Лас. Вантар-Лан, Тессерон, Неиверин 13, 51 от пришествия, 1288 В.Д., 9:45
Куда ни глянь, повсюду океан – изумрудный, величественный, спокойный. Женщина оглянулась – океан со всех сторон. Небо – пронзительно-синее, краски его всё ещё ярче тех, что были там, дома. Далеко-далеко.
Под ногами – ничего. Гладь воды – метрах в ста внизу, отсюда видно многое. Женщина заметила скользнувший в глубине силуэт – кит – и хлопнула в ладоши.
Пол и стены проявились, и перестало казаться, что она висит в воздухе. Морской воздух сменился домашним – слабый аромат роз, мебель, обстановка. Но то, что только что было вокруг, не было всего лишь иллюзией. По словам создателя этой техники, это перенос. Не изображение.
– Вейс, – позвала женщина. – Не стой под дверью, входи.
Дверь бесшумно приоткрылась. Комнаты обставлены так, как они были обставлены дома. Столетия её предки жили в замке, созданном природой – множестве естественных пещер. Конечно, со временем всё было благоустроено и отделано, но всегда, в каждой комнате, оставалась часть стены или потолка в первозданном виде. Чтобы не забывалось.
Вот и здесь – то же самое. Воссоздать обстановку было нелегко, ох как нелегко.
– Вы смотрели на океан, госпожа? – Вейс коротко поклонилась у входа. В её руках – праздничный тефан. Три куска ткани, три шёлковых полосы. Лёгкие – но плотные. Давно их не вынимали из шкафа. Очень давно.
Женщина кивнула. Она невысока – так уж родилась, меньше ростом всех своих родственников. Очень тёмная кожа, почти чёрная – чёрные же волосы, почти чёрные, глубоко посаженные глаза, круглое лицо. Стройная и гибкая, время ничто не изменило.
Служанка, так она себя называла в этих комнатах, тоже невысока. Матери её госпожи трудно было найти служанку – не подобает, чтобы прислуга была ростом выше хозяев. Та, что прислуживает лично детям. И вот судьба послала им Вейс – из далёких северных земель. Стройная, ниже ростом своей госпожи, бронзовокожая, с глазами цвета золота. И до сих пор говорит с акцентом.
– Ваш день, госпожа, – тихо напомнила Вейс. – Разрешите помочь?
Женщина кивнула, легко провела по повседневному тефану, в который одевалась сама, и чёрная ткань змейкой скользнула вокруг, улёгшись вокруг ступней. Под ней – почти ничего. Поначалу она стеснялась, когда служанка помогала ей одеться. Пока не получила внушение от матери.
Вейс заметила тонкий косой шрам – там, где сердце. Губы её дрогнули. Женщина проследила за её взглядом и посмотрела на шрам. Не изменившись в лице, она осторожно потрогала его.
– Вот как, – она прикрыла глаза. – Пусть. Помоги мне, Вейс.
Они стояли перед зеркалом. Смотрели на самих себя с улыбкой.
– Готовить праздничный ужин, госпожа? Мне…
– По имени, Вейс, – мягко перебила её женщина. – По имени.
– Я не могу. В день вашего рождения не могу, госпожа. Простите.
– Сколько мне лет? – спросила женщина, глядя в глаза отражению Вейс. Служанка отвела взгляд.
– Вы запретили говорить о возрасте, госпожа.
– Неважно. Сегодня можно. На сколько я выгляжу, Вейс? Только честно.
– Госпожа, – Вейс посмотрела в глаза её отражению. Затем, почти одновременно, они повернули головы и встретились взглядом. – Мне кажется, что вам столько же, сколько было в тот день. Восемнадцать. Только не сердитесь.
– Я не сержусь, – женщина улыбнулась, взяла Вейс за руку и вновь посмотрела в зеркало. Служанка права. Восемнадцать. Ни морщин, ни других признаков возраста. Ничто не болит, кожа так же молода, как и прежде, и «луна» приходит исправно. Всё, как и было. Никто не поверит, что…
– Сколько мне лет, Вейс? Только по имени, пожалуйста.
– Сто… – Вейс не сразу сумела выговорить. – Сто один год, госпожа… Лас. Вам… тебе сегодня исполняется сто один год, через три часа.
– А тебе?
– Через две недели мне будет сто три, – прошептала Вейс. Она тоже выглядит на двадцать лет, как в тот день. Ничто не изменилось. Ни болезни, ни другие признаки старости её не тронули.
– Идём, – Лас сжала её локоть. – Приготовим ужин вместе. А потом я покажу тебе кое-что. То, что ты не видела.
– Я? – Вейс улыбнулась. – Я всё время с вами, госпожа… прости, Лас. У тебя от меня есть секрет?
– Есть, – подтвердила Лас. – Увидишь. Идём!
– В праздничной одежде, Лас! Так нельзя! Не на кухне!
– Ты хочешь со мной поспорить? – улыбнулась Лас. – Идём. Найди мне фартук.
– Пришло письмо, Лас, – Вейс явно не решалась сообщить об этом сразу. – Утром появилось в ящике.
Лас покачала головой. Интересно. Кто именно мог оставить его?
– Читай, – распорядилась она. Нет, не распорядилась – попросила.
«Дорогая бабушка, – Вейс подняла взгляд на хозяйку. Та улыбнулась, прикрыла глаза и кивнула – продолжай. – Дорогая бабушка, мы очень сожалеем, что опоздаем на два часа к твоему дню рождения! Пожалуйста, не сердись, мы обязательно будем!»
Бабушка. У неё нет своих детей, но почти полсотни других зовут или звали её бабушкой. Многие уже сами бабушки и дедушки. Но никогда не забывают ту, что воспитывала их, играла с ними, обучала тому, что это за мир и как в нём жить.
Тессерон. Так она сама назвала это место. Страна Цветов.
Планета, менее всего напоминающая её родную. И сейчас здесь три жителя, три пришельца. Лас, Вейс и кот, Принц, который давным-давно сбежал жить на воле, и возвращается хорошо если раз в год. Старичок, подумала Лас. Только его не щадит время.
Воздух, пригодный для дыхания. Вода, пригодная для питья. И всё остальное – другое, но хорошо уживающееся с пришельцами. Оба здешних континента изменились до неузнаваемости за прошедшие полвека. Теперь это действительно страна цветов.
Лас поднесла конверт к носу, принюхалась.
– Тесан и Эверан, – заключила она. – Писала Тесан.
Вейс взяла конверт, тем же жестом поднесла к носу. Она ничего особенного не почуяла. Обоняние у хозяйки намного сильнее. Тесан и Эверан – правнук и правнучка самой Вейс. Но когда рядм Лас, внуки забывают про настоящую прабабушку. Если честно, это немного обидно.
– Значит, они приедут на два часа позже, – заключила Вейс. – У нас осталось пять часов, Лас. Идём на кухню!
Через два часа всё было готово. Остальное – уже дело техники. Техника закончит то, что начато и сбережёт угощения для гостей. Лас поначалу не очень одобряла такое изобилие техники, но…
Но удобно. Очень удобно. Руки и ноги слушаются, как и восемьдесят лет назад, но иногда кажется, что они отказывают. Это не более чем иллюзия, самовнушение. Если позвать доктора, он скажет то же самое. Но лучший доктор из всех уже двадцать лет как ушёл. За черту. За границу. Лас не может сказать «умер». Язык не поворачивается – она давно осознаёт, что смерти в буквальном понимании не бывает.
