Алексей Маслов - Конфуций. Беседы с одиноким мудрецом

© Маслов А.А., 2020

© Издание, оформление.

ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020

В храмовом парке тихо, спокойно и уютно. Чашка чая, неторопливая беседа, прерываемая долгими паузами, во время которых ты ведешь с самим собой молчаливый разговор – именно этого требует от тебя царящая здесь атмосфера. Здесь щебетанье птиц приятнее человеческого голоса, сюда приходят не помолиться – поразмышлять. Здесь царит культура книжников и каноноведов, неторопливых раздумий в окружении стел с изречениями того, кто уже в течение полутора тысяч лет именуется просто «Учителем». Это – один из многочисленных храмов Конфуция, и он может находиться где угодно – посреди шумного Пекина, в священных горах Суншань, на горе Тайшань, куда поднимался Учитель. Но он всегда одинаков по своей атмосфере и всегда взывает к одному – к попытке осмыслить вечность мудрости внутри себя.

Такую атмосферу создал не сам Конфуций, а поколения людей, что построили вокруг имени этого человека целую цивилизацию, которая ныне чем дальше, тем больше охватывает весь мир, далеко выходя за пределы Китая, да и Азии в целом.

Были периоды, например, во время «культурной революции» в 1973–1974 гг., когда китайская пропаганда критиковала его как «старика, который не понимал революционной теории и не занимался производственным трудом». По всей стране была развернута кампания «критики Линь Бяо (бывшего министра обороны, погибшего при загадочных обстоятельствах в 1971 г. – А. М.) и Конфуция». Конфуций представлялся ретроградом, а этот его образ в многочисленных публикациях ловко увязывали с жившими тогда политиками, с которыми боролась группа Мао Цзэдуна. Уже потом китайская пропаганда столь же бережно водрузила Конфуция обратно на пьедестал символа китайской нации.

Сегодня фигура Конфуция (551–479 до н. э.) по-прежнему возвышается над современным и рвущимся вперед Китаем. Его слова цитируются политическими деятелями, их ставят в газетные заголовки, а сам великий Учитель выступает как воплощенная мудрость всей нации, которая и позволила, сохраняя традицию, достичь столь больших успехов в модернизации страны. Неслучайно одна из целей развития Китая, объявленная еще Дэн Сяпином в 1979 г., – «построение среднезажиточного общества» к 2021 г. – обозначается именно конфуцианским термином сяокан. Когда-то Конфуций и его ученики мечтали об обществе «средней зажиточности» (сяокан) и «великого единения», или «великой тождественности» (датун).

Образ Конфуция, который дошел до нас, всегда молчаливо-величественен, он говорит с нами через тысячелетия только мудрыми цитатами. Его называют «Символом китайской нации» и «Учителем учителей», и наверняка его имя в первую очередь придет на память любому при упоминании культуры Китая. Ему возведены памятники по всей Восточной Азии, и именно там сложилась уникальная культурная общность ― конфуцианский культурный регион, формировавшийся под влиянием идей Великого Учителя. Он превратился в «визитную карточку» Китая – обложки многих книг о Китае украшены изображениями великого наставника, он растиражирован на календарях, плакатах и рекламах, сотни «Институтов Конфуция» открываются китайским правительством по всему миру. Культ Конфуция был объявлен императорским, правители совершали моления в храмах Конфуция, на его родине в местечке Цюйфу в провинции Шаньдун возведен огромный храмовый комплекс, ныне превращенный в роскошный музей, куда съезжаются туристы из всех стран мира.

Его культура ― культура книжников, интеллектуалов, чиновников; тенистых академий для ученых, где обучали тех, кто затем управлял великой империей. И одновременно это состояние сознания всякого китайского крестьянина, суетливого бизнесмена, расчетливого политика, крикливого торговца на рынке. Всех их объединяет Символ – символ Конфуция, символ наставничества и духовной мудрости, носитель идеи государственного служения и заботы о народе.

У его учения нет постоянной формы. Это даже не доктрина, не философия со своими жесткими постулатами, а особого рода размышления, переходящие в тонкое восхищение ритуальной сущностью жизни. Это вся бездна этико-политических, социальных и символических смыслов, присущих китайской цивилизации. Это и чувство принадлежности к некоему сообществу людей, связанных единым ритуалом, единым переживанием, едиными правилами общения.

Величие Конфуция, его символичность внутри самой культуры абсолютно заслонили его реальный образ человека упорного и несговорчивого, переживающего и страдающего, неудачливого при жизни и духобоязненного, терпеливого с одними учениками и невыносимого с другими. Но он очень живой – и в этом обаяние его образа.

История, возвеличивая человека до символа, убивает в нем реальную жизнь. И современный Конфуций – продукт тысячелетнего подправления образа скромного наставника – «мудреца Куна», или Кун-цзы, по имени Цю (дословно «Холм») и по прозвищу или второму имени Чжун-ни.

Он стал одним из двух китайских философов, которые «удостоились» латинизации своих имен: написанное латиницей, его имя выглядит как «Confucius», откуда и пошло русское «Конфуций» (другим философом был Mencius, или Мэн-цзы).

Сегодня мы знаем Конфуция таким, каким его захотели представить комментаторы и исследователи, таким, каким его хотела видеть официальная китайская историография начиная с V–VI вв. Именно их усилиями перед нами предстает величественный облик Учителя Учителей, непоколебимого в своей мудрости и нравственности.

На первый взгляд, в этом нет ничего удивительного – сколько известно случаев, когда реальные исторические персонажи были буквально погребены под напластованиями мифов, легенд и преданий. Каждый, кто внес вклад в духовное развитие человечества, сегодня предстает перед нами как совокупность образов и преданий.

Но в личности Конфуция есть своя тайна – тайна, которую тщательно оберегает вся китайская традиция. Это – загадка самой личности Конфуция, загадка его Учения, его посвящения и его школы. Это – загадка его становления и воспитания, тайна сокрытого смысла его проповеди. И этот истинный Конфуций не был лишь одним из философов или служивых мужей из обедневших аристократических семей эпохи Чжоу. Он вообще не был «философом» в том западном смысле этого слова, которое в него обычно вкладывается. Не был он и проповедником неких морально-этических норм и государственных доктрин, хотя при желании такие мысли можно отыскать в его высказываниях. При жизни он особенно ничем не прославился и был чаще гоним, чем привечаем. Он не сумел воплотить в действительность практически ни одной своей идеи по поводу «человеколюбивого управления» царствами, а его статус духовного наставника и проповедника вызывал у многих скепсис или даже резкое отторжение.