— Не смей уклоняться
и считай, дрянь!
— Пять! — страдание в голосе было столь полным, что Лир
покрылся холодным потом, несмотря на то, что здесь было жарко и душно. И пахло
чем-то отвратительным.
Ребенком он как-то нашел на заднем дворе детского дома, в котором рос,
дохлого кота. Труп, как видно, пролежал на солнце не один день, но Лир ведь
этого не знал. Любопытствуя и искренне сопереживая, он тогда наклонился и
невольно вдохнул… До этого ему казалось, что смерть пахнет лекарствами и
хлоркой, которой мыли коридоры в больнице, где после аварии умирали его
родители. В детдоме стало понятно — он ошибался. Смерть пахла именно так, как тот дохлый рыжий кот — гнилой плотью и душным липким жаром.
Тут, в этом странном и страшном месте, в котором Лир оказывался уже не
первый раз, смердело также — отвратительной тухлой дохлятиной. А кроме того, чадом и нагретым
металлом. Потому что именно так пахли пытки. Если бы была возможность заткнуть
себе нос, он сделал бы это тут же, но нет. Не имея возможности ни вмешаться, ни
крикнуть, ни даже отвернуться, Лир оставался безучастным свидетелем того, что
происходило здесь. И так повторялось раз за разом. Ночь за ночью.
Обычно он был вынужден наблюдать за тем, как трое каких-то типов пытали
четвертого — секли плетьми, жгли
каленым железом, рвали ногти на руках, ломали кости. Его местами покрытое
короткими и даже на вид жесткими темными волосами крепкое тело поражало мощью и
настоящей мужской красотой, отмеченной несколькими светлыми полосками шрамов,
явно полученных от встречи с острой боевой сталью. Но главное все же было в
глазах, где Лир раз за разом с невольной гордостью видел силу духа и решимость
вынести все… Наблюдать за его муками было невыносимо и страшно до рвотных
позывов и злых слез. Но все это делали со взрослым сильным мужиком.
Однако сегодня Лира ждало совсем другое зрелище. Уже привычный кошмар — избитый и измученный мужчина — получил передышку. Его обвисшее на дыбе
тело оставили в покое. Двое палачей, которые обычно занимались им, отошли в
сторону, присев на грубую скамью. А тот, кто отдавал им приказы — рыжий, высокий и худой до болезненности тип
в богатом костюме, занимался кем-то другим.
Лир присмотрелся к новой жертве безумца и содрогнулся: это была
девушка... Бедняжка была нагой, и только ее лицо и голову скрывал плотный и
глухой кожаный колпак, чем-то похожий на те, что надевали охотничьим птицам. Он
не позволил разглядеть ее внешность, но по фигуре можно было сказать, что
бедолага совсем молода. Тонкая до хрупкости спина с выступающими позвонками, острые
плечи, грудки торчком, гибкая талия и маленький, но все же приятно округлый
зад, перепачканный чем-то… Он бросался в глаза в первую очередь, потому что
девушка стояла на коленях так, что ее пятая точка торчала к потолку, а плечи
касались затоптанных плит пола… Так, чтобы ее было удобнее пороть...
— Считай!
— и удар.
Лир ужаснулся: эта костлявая гнида с плеткой в руках нарочно метила
так, чтобы попасть побольнее. Так, чтобы длинные хвосты пыточного орудия,
которое так и хотелось назвать семихвосткой, не просто соприкоснулись со спиной
или ягодицами, но обернулись вокруг тела, обожгли живот или грудь... Боль,
наверно, была адской.
После каждого удара девушка вскрикивала протяжно и обреченно, поджимала
пальцы на согнутых в коленях ногах и вскидывала голову в колпаке, лишавшем ее
возможности видеть хоть что-то.
— Шесть!
— Не крути задницей!
Все равно получишь свое! Ты меня знаешь!
И девушка, по всей видимости, действительно знала все слишком хорошо…
Да и тот факт, что удары, которые продолжал наносить садист за ее спиной, были
столь изощренно точны, говорил только об одном: опыт у палача имелся
колоссальный.
Сволочь. Паскуда. Живодер. Лир клокотал, всей душой жалел девушку и
ничего… То есть абсолютно ничего не мог поделать.
— Десять!
— Ты поняла, за что я
тебя наказал, дрянь?
— Да.
— Что еще надо
сказать?
— Это… Это больше не
повторится, отец.
Отец? Лиру поплохело. Это ее отец?!
— Как считаешь,
Танос, ей достаточно?
За спиной у тощего мерзавца шевельнулась какая-то тень, и Лир только
сейчас заметил, что у сцены есть еще один свидетель. Человек сделал шаг вперед,
в пятно света. Рыжий… Сильно моложе, но похож на тощего, как две капли воды.
Брат? Или?.. Или сын ?
Ну да, вполне подходит. Сын — любимчик, потому как такая же сволочь. Дочь — вечная жертва, просто
потому, что другая и вообще дочь… Таких историй в детском доме Лир наслушался
немало. Но одно дело слушать, а другое — видеть. Да еще так…
Каждый раз, сталкиваясь с подобной звериной жестокостью, злобой,
гнусностью, Лир в очередной раз начинал думать о том, что бога действительно
нет. А если все-таки есть, то такому богу, богу, который позволяет чадам своим
творить подобное, он, Лир, поклоняться не намерен. Никогда.
Более молодой мужчина — вроде Танос? — мерзко
ухмыльнулся и, подняв ногу, обутую в сапог из тонкой, матово блестевшей кожи,
несильно толкнул девушку в бок:
— Пусть докажет.
Тощий ухмыльнулся в ответ на слова сына так же отвратно и кивнул,
переводя взгляд на распростертое у его ног тело:
— Да. Покажи мне, что
ты все поняла достаточно хорошо, Актэйя.
Имена… У них были странные и непривычные имена. Да и фамилии. Тощего — Лир уже это знал — палачи называли дор Бариссиан. Пресветлый
дор — никак иначе.
Видимо, это был какой-то титул, потому что второго, черноволосого — того, что сейчас «отдыхал» на дыбе, рыжий с
издевкой называл так же: пресветлый дор. Пресветлый дор Бьюрефельт. Теперь Лир
узнал еще два имени —
Танос и… Актэйя. Юная дора Актэйя Бариссиан. Красиво… Бедолага…
Помогая себе дрожащими руками, девушка поднялась на колени и подползла
ближе к своему мучителю. Дор Бариссиан стоял не шевелясь, широко расставив
длинные худые ноги, больше всего похожие на ходули. Лишь хвосты зажатой в его
правом кулаке плетки покачивались, свисая вниз.
Еще в тот момент, когда девушка поднялась, Лир увидел, что странный
кожаный колпак, закрывавший ей волосы, глаза, уши и нос, оставлял на свободе
губы. Вскоре Лир понял для чего… По-прежнему стоя на коленях, юная дора Актэйя
дрожащими руками нащупала ноги своего отца, а после потянулась губами к его
сапогам.
— Какой же ты урод… —
пленник, висевший на дыбе, качал головой, с отвращением глядя на сцену,
свидетелем которой невольно стал.
Костлявое и острое, как бритва, лицо дора Бариссиана кривой трещиной
расколола улыбка. Он махнул рукой палачам:
— Наш гость уже,
наверно, отдохнул. Вы можете продолжить.
А дальше Лиру стало и вовсе тошно. Палачи вновь начали пытать
черноволосого. Он кричал и выл диким зверем, проклиная Бариссиана. В сводчатом
помещении застенка еще сильнее запахло горелой плотью. Танос поморщился, вынул
из кармана платок, отороченный кружевом, и поднес его к носу. Зато сам дор
Бариссиан смотрел на чужие мучения с заметным наслаждением. Это было
невыносимо. Лир задергался, стремясь вырваться, убежать, исчезнуть. Он бился,
орал, извивался… и наконец проснулся.
