Подойдя к дому в георгианском стиле, где проходят собрания группы, Кэсси постояла в нерешительности. Поскребла ногтем большого пальца кусочек ржавчины, прилипший к вспотевшей ладони, когда она пристегивала велосипед к велостойке, и попыталась сосчитать, сколько недель прошло с тех пор, как она была здесь в последний раз: десять, или двенадцать, или даже больше?
Она знала, что, если понадобится, этот дом находится здесь.
Знакомые каменные ступеньки, истертые и отполированные множеством ног, вели к открытой входной двери. Внутри, у стола, накрытого для чаепития, как всегда, на его дальнем конце, собрались те, кто прибыл раньше других. Когда люди забираются так далеко, у них меньше шансов сбежать. По крайней мере, в теории. Кэсси не была уверена, что эту теорию проверяли на практике.
Она явно должна была помнить женщину, разливавшую чай.
– Кэсси! Как давно мы не видели тебя…
По-матерински заботливая женщина средних лет, с широким, постоянно удивленным лицом. В ее имени был звук «эй», как у Мэй или Тьюсдэй, но ее звали как-то по-другому… В конце концов Кэсси в последнюю секунду выдала:
– Привет, рада тебя видеть…
– Чай? С молоком, без сахара?
Здесь люди не задавали неудобные вопросы. Если кто-то исчезал на несколько месяцев, ты не спрашивал: «Где ты был? Что с тобой произошло?» Вместо этого ждал, что человек сам расскажет, а пока вы пили чай.
– Печенье?
Пару раз Кэсси сама также принимала гостей. Это не входило ни в чьи обязанности. Поэтому они дежурили по очереди. У нее не очень получалось. Как и многие в группе, она с трудом запоминала имена и лица. Женщина, дежурившая сегодня, удивила ее: она почти сразу уверенно назвала Кэсси по имени. Но дело ведь было не только в проблеме с памятью. Хотя никто ей на это не указывал, Кэсси была отстраненной, слишком замкнутой, и знала это. Она лучше справлялась с мытьем посуды. И все же она старалась изо всех сил: всегда сильно налегала на печенье, словно сахар и жир могли восполнить недостаток человеческого тепла.
Эйприл. Имя всплыло в голове на целую минуту позже, чем следовало. Но Эйприл, готовая приветствовать следующего, уже смотрела мимо нее, так что Кэсси, благодарно улыбнувшись, взяла свой чай и пошла вдоль ряда стульев. Она хотела сесть у самой двери, но кто-то другой уже занял ближайший к выходу стул. Никого из знакомых. Коротко кивнув, она оставила между ними и собой пустое пространство. Ей нужна компания, а не разговоры. Она приходила сюда за душевным спокойствием, чтобы вновь запустить алгоритм повседневной жизни.
Чай обжигал рот. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никто не наблюдал за ней, Кэсси поставила кружку на пол у ножки стула. Ей не хотелось сочувствия, разговоры такого рода вызывали чувство неловкости. Сунув украдкой руку в карман, она вытащила приглашение на поминальную службу. Еще в подъезде, едва открыв конверт, она сразу поняла, что в нем. Мелькнула черная кайма, и зрение тут же затуманилось; она стояла, прислонившись к двери квартиры, и часто-часто моргала, а приглашение, наполовину вынутое из конверта, прилипло к ее влажной, теплой руке. Когда к ней снова вернулось зрение, она прочитала имя, испытывая явное облегчение:
Светлой памяти
Валери Мэй Лаудер
Приглашаем Вас на поминальную службу
Не Алан. Только его мать. Умерла только его мать.
Люди подходили на собрание группы, Эйприл, как никто, помнила все имена. Из высоких окон косыми квадратами падал послеполуденный свет: на бледные стены, на потертый персидский ковер с рисунком, уже изученным до мельчайших подробностей. Помещение было чужое и в то же время знакомое, но больше всего оно казалось безопасным.
Безопасным… это мысленно произнесенное слово будто вызвало Джейка. С папкой под мышкой и зажатой в руке старой фиолетовой копилкой-свинкой. При виде Кэсси он улыбнулся и махнул свинкой в ее сторону, и она подняла руку в ответ. Именно Джейк дежурил за гостевым столом, когда она впервые пришла сюда, и обычно именно Джейк спокойным, тихим голосом проводил собрания группы. Чтобы помочь, как он предпочитал говорить. Но с какой бы целью он ни проводил эти собрания, людям они были нужны.
Вот он сел на стул, который казался детским под его медвежьим телом. Открыл папку, лежащую у него на коленях, и подождал. Люди расселись вокруг. Разговоры затихли. На мгновение повисла тишина: Кэсси почувствовала предвкушение и сразу же – молчаливое разочарование. Чувства сменяли друг друга слишком быстро, и она не успевала разобраться в них.
Как только Джейк заговорил, дверь с грохотом распахнулась.
– Извините, опоздал, – произнес молодой человек, не показывая и капли раскаяния. Рослый и самонадеянный, опоздавший поискал взглядом свободное место.
И, поскольку круг был полон, наступила пауза, пока не принесли еще один стул. Затем людям пришлось немного подвинуться, чтобы этот парень – Льюис, которого, похоже, все знали, – смог поставить свой стул.
Кэсси спрятала раздражение за безучастным выражением лица, задаваясь вопросом, чувствуют ли остальные то же, что и она? По традиции встреча началась с напоминания о конфиденциальности – то, что мы говорим здесь, остается здесь, – и у Кэсси было немного времени рассмотреть вновь прибывшего. Он носил шорты, две пары: снизу – велосипедки из лайкры, а сверху – шорты карго, которые выглядели так, будто их погладили. Его голые ноги на милю вторглись в тесный кружок. До этого момента Кэсси и не подозревала, что у нее было предубеждение против мужчин в шортах. Пока Джейк говорил, Льюис ёрзал на стуле, и что-то вспыхнуло, заставив Кэсси моргнуть. Невероятно! На отворотах его шорт были специальные светоотражающие полоски! Кэсси мысленно прикинула: сто фунтов за шорты. Еще как минимум сотня за шикарную велосумку-штаны, которую он убрал под стул. Да, этот парень был из тех, для кого езда на велосипеде – образ жизни, а не переезд из одного конца города в другой. У него было, наверное, даже несколько велосипедов – для разных дорог и разной погоды. Ему-то уж точно никогда не приходилось высвобождать ножовкой из перил лестничной клетки кем-то брошенную раму в муниципальной малоэтажке.
Она наблюдала за ним, наслаждаясь своей неприязнью к нему. Приказывала себе не судить и продолжала судить.
Неожиданно он осторожно дотронулся до уха.
Кэсси не сводила с него взгляда. Подушечкой большого пальца, тыльной стороной указательного, он потер мочку и изгиб ушной раковины. Совсем непроизвольно, внимательно слушая говорившую женщину. Выступающие сменяли друг друга по кругу. Можно было подумать, он проверял новый пирсинг. Но у него в ухе не было ни кольца, ни гвоздика, и этот жест означал совсем другое. Все еще сжимая приглашение на поминальную службу, Кэсси подняла руку… и снова опустила ее, вдруг заметив, что он смотрит на нее.
