Хани
Говорят, период адаптации длится около двух лет. А вчера моя кузина Барбара вообще сравнила меня с деревом. Она сказала, что если дерево пересадить с одного места на другое, то оно будет болеть в течение четырех лет, прежде чем свыкнется с другой почвой и пустит новые корни. Люди в Германии просто помешаны на природе. Вчера я стояла на станции Хауптвахе и смотрела, как один мужчина лет сорока, прилично одетый и совершенно не похожий на сумасшедшего, каких тут порой немало встретишь, остановился рядом с лестницей и с серьезным выражением лица спросил свою собаку о чем-то важном. Я еще совсем не говорю на немецком, так как провела здесь без малого месяц. Но я приблизительно догадалась, о чем он с ней говорил. Наверное, он спросил собаку, хочет ли она подняться на лифте или же по лестнице. Если не брать всерьез странности, которые творятся вокруг, то Франкфурт можно назвать вполне интересным городом. Хотя моя кузина говорит, что этот город – то еще дерьмо. Но если ее послушать, то все в этом мире полнейшее то самое. Мне вообще как-то не хочется повторять это слово слишком часто. А вот Барбара употребляет его, наверное, больше тысячи раз в сутки. Кстати, это первое слово, которое я выучила на немецком. Барбара весьма неплохо говорит по-русски, хотя, в сущности, ее можно понять даже без слов. У нее слишком живая мимика. Моей кузине в январе исполнилось тридцать девять лет. Она сказала, что это самый дерьмовый возраст, потому что в этот период понимаешь, что молодость утекает, а старость не за горами. Будь она русской женщиной, то была бы заядлой матершинницей. Но все-таки немецкий, наверное, не так богат матерными словами. Русский матерный – это вообще самостоятельный язык, на котором можно одним словом обозвать разные предметы, людей, и при этом в одном случае это будет носить позитивное значение, а в другом самое отвратительное. Барбара же в основном употребляет вышеупомянутое слово на все случаи жизни. Даже тогда когда она рада. Причем произносит она всегда его с такой смачностью, что порой кажется, еще немного, и это слово воплотится на ее устах. Вот было смешно, если бы каждый раз, когда она произносит слово «дерьмо», оно бы выпадало из ее уст. Может быть, тогда она отучилась бы его так часто употреблять. Хотя лично мне оно никак не мешает. Потому что моя кузина, несмотря на то что курит, как паровоз, и ругается направо и налево, очень юморная и интересная женщина. Одна ее прическа чего стоит.
Помню как во время нашей первой встречи в громадном франкфуртском аэропорте в глаза сразу же бросилась именно ее прическа. Даже если бы Барбара не держала табличку с моим именем, я бы все равно обратила внимание именно на нее. Она стояла юбке, какие носят японские школьницы. Черные гольфы, прикрывающие ее худые колени, и огромные башмаки с пестрыми шнурками. Сверху на ней была белая шуба из лисьего меха. Но больше всего меня удивила ее прическа. Нет, не было ничего вычурного или замысловатого. Просто я никогда не встречала взрослую женщину с выбритым черепом. Ну, то есть не прямо-таки чтобы до блеска. Темные волосы длинной около пяти миллиметров все же густо торчали на ее красивой округлой голове. Но все равно в Новосибирске я ни разу не видела женщину лет сорока с таким причудливым стилем в прическе и одежде. Знаете, что она сказала, когда увидела меня в первый раз? Может, уже догадались? Она сначала осмотрела меня с ног до головы, криво подняла верхнюю губу, наморщила лоб, как при виде чего-то сомнительно темного, а потом так и сказала на ломаном русском: «Вот дерьмо! Хотя нет… нормально».
Я слышала, что немцы не любят, когда на них долго смотрят в упор. Поэтому я рассмотрела ее со спины, когда она вела меня по просторам второго терминала к выходу. Судя по тому, как Барбара неуверенно двигалась, я поняла, что она не так часто бывает в аэропорте. И как она потом сама призналась, что ее не было здесь больше двадцати лет.
Теперь немного о ее внешности. Если не брать в счет ее чудной прически, то ее можно было бы назвать даже красивой. На овальном лице отчетливо выделялись ее несоразмерно большие влажные глаза. Белки были немного желтоватые и напоминали табачный дым. Зрачки серо-зеленые, как у папы, и ресницы каштановые, длинные, завивающиеся, почти до самых тонко выщипанных бровей. Нос, правда, у нее крупноватый, а губы тонкие. Но мама всегда говорила, что глаза составляют восемьдесят процентов красоты. А так как глаза у Барбары красивые, то, значит, можно просто опустить эти мелкие недочеты на ее лице. Что касается фигуры, то в свои года выглядела она вполне хорошо. Не такая высокая, но стройная и подтянутая. Она немного сутулится, но это даже как-то идет ее стилю и неторопливой походке.
Когда я была Москве и стаяла в очереди за получением визы, то наслышалась о Германии всяких там предрассудков. Например, что все немцы писаные красавцы, а немки невзрачные. Одни говорили, что когда-то давно всех красивых женщин в Германии считали ведьмами и сжигали на костре. А другие выдвигали свои умные версии, типа; немки вообще не любят наряжаться и одеваются очень просто и даже безвкусно. Не знаю, как там другие немки, но моя кузина опровергала напрочь все предрассудки. Не буду спорить, что вкус в одежде у нее странноватый, и все же, чтоб так одеться, это ведь нужно постараться. И вообще я не люблю всякие там предрассудки и предубеждения. Я вполне могу сама построить мнение о немках, немцах и о стране в целом. Это касается и Барбары тоже. Прежде чем мне сюда приехать, моя мама сто раз предупредила, чтобы я была осторожна, так как Барбара, по ее мнению, очень экстравагантная личность. Она в два счета может испортить человека, и в особенности такую наивную дуру, как я. Так, по крайней мере, сказала моя мама. Она читает, что влияние Барбары весьма пагубное. А так как мне предстояло жить с ней какое-то время, то я должна быть очень внимательной.
Сейчас мне кажется, что мама так говорила, потому что она совсем не знает Барбару. Да, она немного не от мира сего, но не такая она уж и плохая. И за месяц, прожитый с ней, я ни разу не заметила, чтобы она как-то пыталась меня переделать. А вот мама всегда была мной недовольна. Все ей во мне не нравится. В особенности моя прическа. С тех пор, как мне исполнилось двадцать, мама всегда только и делала, что бранила меня за то что я убрала челку. В детстве у меня всегда была челка, потому что у мамы она была всю жизнь. Мама просто как кремень в этом отношении. С челкой девушка выглядит моложе, милее, красивее. А я терпеть не могу челку. У меня от нее прыщи на лбу, а когда голова грязная, то первое, что выдает этот факт, так это челка. А еще за ней нужно ухаживать, чтобы она не прилипала ко лбу, будто ее прилизали жиром. Да и в глаза лезет. Отрезать ее нужно регулярно. Под шапкой постоянно мешается, а после шапки торчит во все стороны. Короче, головная боль с этой челкой. Путь уж лучше я буду выглядеть старше и грубее, чем ходить с этой челкой. Вот у Барбары совсем нет ни челки, ни волос, и все равно она красивая. То есть для мамы, конечно, нет, но на мой взгляд, очень даже симпатичная и милая. Так по крайней мере она выглядит внешне, а вот о ее жизни я мало знаю. Меня предупредили, что немцы не любят говорить о личных вещах даже с родными. Особенно нельзя говорить о зарплате. Ее зарплата меня мало интересовала, но вот о ней самой мне бы хотелось узнать побольше. Мы уже месяц живем вместе, и все, что я о ней знаю, так это то, что она увлекается японской рок-музыкой, выкуривает по пять сигарет в день, покупает продукты в биомаркете, безумно любит азиатскую кухню, преподает немецкий в языковой школе, ни разу не была замужем, не любит собак, обожает морских свинок, абсолютная фанатка яблок и считает Париж самый дерьмовым городом по всей Европе. Иногда к ней на дом приходят ученики, порой это бывают взрослые мужчины из Турции, Сирии, Испании и так далее. Но чаще всего это молодые ребята-иностранцы. Я заметила, что среди ее учеников больше представителей сильного пола. Скорее всего, девушкам сложно с ней. А мужчинам, напротив, очень даже комфортно. В течение часа она им преподает не только немецкую грамматику, но и основы немецкого юмора. Вот еще один предрассудок о том, что у немцев нет чувства юмора. Может быть, это, конечно, и так, но Барбара – явное исключение из этого правила. Еще что стоит отметить о моей дорогой кузине, так это то, что, помимо взрослых учеников, другие мужчины к ней не приходят. Она наряжается исключительно на работу или для походов за биопродуктами. На свидания она не ходит. Есть у нее ухажеры, но нет любовников. Ближе, чем проводить себя до станции «Цаиль», она никого не подпускает. Именно на этой станции располагается школа, где она работает больше десяти лет. В эту школу она меня и зарегистрировала. Шестого февраля с понедельника начинаются мои занятия. Жду не дождусь. А то уже надоело слоняться тут и ни слова не понимать. Хотя во Франкфурте почти каждый второй говорит на английском, но ведь я и на нем говорю не очень хорошо.
