Ступеньки из серого мрамора. Заползающие внутрь больницы августовские лучи отбивались от прожилок камня, отсвечивая на стены серым перламутром. День стоял теплый. В длинном городе на Волге было спокойно. За последние несколько лет не произошло ни одной природной катастрофы, не намечалось войн, и, несмотря на последствия кризиса, никто не умер от голода. Я сидел на холодных ступеньках больницы цвета серебристого жемчуга. Никто мне ничего не говорил, не пояснял. Я просто сам знал, что я мертв. Да, вам не послышалось. В то теплое мирное, летнее утро я умер. И это было убийством. Хотите знать, каково это – умирать не своей смертью? Я попробую объяснить так, чтобы вам, живым, было понятно. Представьте себе, что вы идете по крутому горному склону. Вы смотрите себе под ноги, осторожно прощупываете почву. Прежде чем перевести вес полностью на ступню, вы еще раз проверяете, устойчива ли почва под вами. Круглые камушки катятся вниз как горох, и вы стараетесь избежать мест их скопления, чтобы не соскользнуть вниз. Вы ведь именно так себя ведете, когда находитесь на опасной тропе? Вы знаете, что там может все случиться, и потому предельно аккуратны. Разве нет? А теперь представьте, что накануне большого праздника, вы вошли в здание вокзала, чтобы, к примеру, поменять билеты, неважно, по какой причине. Главное, что вы пришли на вокзал. Вы пришли в то место, где есть охрана, где мирные люди, где земля твердая. Туда, где вы меньше всего ожидаете внезапной смерти, боли или даже намека на подобную жесткость. И вдруг что-то взрывается, и душа даже не заметила, как в секунду лишилась оболочки. Такая внезапная, нежданная и потому еще более коварная смерть. Там, где ее не должно быть по своей сути, где ее никто не ждет. Разве это не жестоко? Вы скажете, что убийство, каким бы оно ни было, жестко само по себе? И вы будете совершенно правы. Но ужасней всего умереть вот так: не ожидая, не зная, до конца не веря и абсолютно не подозревая. Вы уж меня простите. Я так, наверное, рассуждаю, потому что моя смерть была именно такой; неожиданной и безумно мучительной. Хотя убили меня не на вокзале, но было это не менее страшно. Всегда ведь кажется что, своя боль самая больная, своя обида самая обидная, своя смерть самая смертельная. Кстати, я не представился. Сейчас еще не время. И сказать честно, я еще и сам не знаю, кто я. Представьте себе, я не знаю, как я выгляжу, сколько мне лет. Даже не знаю, как меня зовут. И вообще не знаю, было ли у меня когда-нибудь имя. Что-то я припоминаю отдельными фрагментами, но полной картины моей жизни нет. Но сразу хочу сказать, что эта история будет не обо мне. Так, по крайне мере, сказал появившийся рядом со мной проводник душ.
Случилось это так: я еще ощущал вкус смерти у себя во рту и тело мое еще разрывалось от мучительных страданий, как вдруг ко мне подошел проводник. Не надо было ничего объяснять, я знал, что он пришел за мной. В то же мгновенье возник перед нами хранитель и в резкой форме приказал проводнику прекратить перемещение. Потом они о чем-то пошептались и проводник покорно удалился. Я остался один, гадая, почему я отвергнут и тем, и другим миром. Я не знал причину моей смерти, не знал людей, которые, возможно, меня оплакивают. Мне никто не торопился ничего объяснять. Мне лишь было сказано, что я здесь не ради своей истории, а ради истории своего убийцы.
Но я, как порядочный призрак, хочу начать историю с начала. Духи могут проходить сквозь стены, это знают все. Но также для нас, лишенных плоти, не существует такого понятия, как время. Его просто нет. У нас нет прошедшего или грядущего. Я узнал от одного хранителя, который ненадолго задержался рядом со мной на этой мраморной лестнице, что я могу перемещаться в прошлое. А хранители могут даже вмешиваться в события будущего, но не сильно отдаленного. Хранители вообще очень важные ангелы и оттого порой такие борзые. Я всего несколько часов как умер, но уже успел столкнуться с их важными лицами. Всё-то они знают, всё они умеют. Прямо не подступиться к ним. А ведь я еще многого не понимаю, хорошо бы мне кто-нибудь объяснил, что тут происходит. И почему меня отказались перемещать? Где тоннель? Где свет? Но обо всем по порядку.
Сейчас на дворе август 2013 года. А я отправлюсь в май 1999-го.
С этого момента мы и поведем наш рассказ. Все было очень просто. На этих же ступеньках стоял высокий, красивый, молодой ливанец. Звали его Васим. Глаза большие, глубокие, зрачки зелено-желтые. Короткие волосы на голове влажными мелкими кудряшками выстроились в ряд ото лба к затылку и напоминали частые бороны на полях. Васиму двадцать восемь лет. Он молодой офтальмолог, живет в России уже одиннадцатый год. Приехал в Волгоград из Ливана, чтобы выучиться на врача. Родители у него люди состоятельные. Он у них любимый и неповторимый сын, для которого они ничего не жалеют. На протяжении всей учебы Васим находился на содержании родителей и потому никогда ни в чем не имел недостатка или нужды. Разбалованный вниманием и любовью, Васим беспечно и легко жил на этом свете, хулиганя и проказничая с друзьями и подругами. Статный и красивый чистокровный ливанец с жарким темпераментом и крепким телом. Еще бы! Он почти через день посещал бассейн. Любому делу отдавался полностью, с горячностью, без остатка. Даже если он что-то рассказывал, то прежде тщательно готовился к этому эмоционально. Он мало слушал, но с наслаждением говорил сам. Иногда это выглядело так, словно он упивается своим же голосом. Знаете, как он делал, прежде чем начать что-то рассказывать? Это выглядело примерно так: «Я буквально вчера был на обходе. И вот что я тебе скажу. Ты меня сначала послушай, ты просто ахнешь. Ты даже, может, не поверишь. Я был просто в шоке. Нет, я тебе клянусь. Это настоящий убой. Нет, я тебе точно клянусь. Ты будешь в шоке. Ты меня только послушай, я тебе сейчас все расскажу. Но сразу говорю тебе: это сначала будет непонятно…» И так могло продолжаться минут десять, если не больше. А потом он мог сказать, что пациент на обходе без разрешения снял повязку с глаз. И в этот момент его собеседнику, издергавшемуся от ожидания, хотелось вдарить Васиму по красивому, ровному носу, о котором он сам говорит так: нос мой – башня ливанская. Выросший в любви и понимании, Васим был человеком со здоровой самооценкой и хорошим чувством юмора. В каких-то случаях он был даже чуточку наивен. Несмотря на родительское состояние, он никогда не позволял себе задрать свою «башню ливанскую» перед обычными людьми. Общался со всеми на равных. В университете учился прилежно, старательно. Преподаватели его любили за то, что он всегда и во всем проявлял инициативу, преодолевал страхи. Одногруппники тянулись к нему как к интересному собеседнику и просто хорошему человеку, лишенному всякой подлости. На третьем курсе родители подарили Васиму дорогой немецкий автомобиль, и тут у него в разы прибавилось друзей. Васим понимал, почему так происходит, и потому был крайне осторожен при выборе друзей и тем более подруг. Со вторыми ему пришлось очень непросто. Горячая, страстная натура рвала его на части. Как он сам не раз делился с друзьями, ему просто непонятно, как можно всю жизнь любить только одну девушку. У всех ведь свои достоинства. Невозможно просто взять и ради одной отказаться от всей красоты, которую создал сам Всевышний для наслаждения. Это ведь даже грех. Васим дружил с девушками, но всегда держал себя на расстоянии с любой из них. «Послушай меня, – бойко говорил он своей лучшей подруге Юми, размахивая руками, – ты мне даже не говори. Они все смотрят на кошельки. Я же вижу. Что? Что ты мне хочешь сказать? Но ты сначала послушай. Нет, ты меня послушай. Я клянусь тебе, они хотят денег, а не меня». Юми – такая же иностранка в этом большом длинном городе на Волге. Она родилась в Сеуле, когда бурно цвели над рекой Ханган вишни. И в тот же день она была брошена родной матерью в больнице. О своей матери Юми ничего не знала, а об отце тем более. Выросла, как все сироты, в детском доме. Училась хорошо, но больше всего мечтала увидеть мир, простирающийся за пределами Кореи. Обстоятельства сложились так, что она случайно оказалась в России. Здесь она старательно учила русский язык и продолжила свое обучение. Юми училась в педагогическом университете. А это всего несколько остановок от медицинского учебного заведения. Впервые Васим увидел Юми в городской библиотеке. Он тогда учился на втором курсе. Его напрочь сразило соотношение между ее тонкой, хрупкой талией и плавными и округлыми линиями бедер. Юми не была похожа на всех азиаток, которых он встречал. Она была высокая, длинноногая, хотя последнее было больше недостатком, чем достоинством. Ноги у нее, как сказал Васим, прямо от ушей. «Да, от самых ушей кривые-прекривые». Но зато он как будущий офтальмолог сразу же оценил ее прекрасные глаза. Чуть раскосые, черные как уголь, с блестящей роговицей и тонкими розовыми сосудиками, похожими на искусно сплетенную паутинку. Когда он в первый раз заговорил с Юми, то был приятно удивлен тому, как хорошо и грамотно она изъяснялась на русском. Мягкий южнокорейский акцент и такая трогательная вежливость с самого первого дня пленили его восточную душу. Васиму всегда импонировали девушки умные и с характером. Перед тем как встретить Юми, он силой утащил ноги от одной бесхребетной особы, которая во всем с ним соглашалась. Тем самым пресытив его настолько, что он готов был лечь под поезд, чтобы дальше не терпеть ее общество. Юми же была очень мягкой снаружи, но жесткой внутри. Васим как-то сказал, что Юми – девушка-персик. Он всех девушек делил на два типа. Орешки – это те, кто твердый снаружи и мягкий внутри. Таких он не любил. А есть персики, как Юми, – мягкие и нежные снаружи, а внутри с твердой шершавой косточкой. Именно с этой вежливой и мягкой улыбкой Юми в первый же день отшила его. Задетый Васим готов был поклясться, что сделает все, чтобы эта особа стала его женщиной. Но Юми была непреклонна. Никакие подарки, цветы, конфеты, слова, записки, ухаживания, клятвы не сломили ее сердце. Она оставалась любезной, веселой, но холодной ко всем его ухаживаниям. Нет, вы только не подумайте, что она вообще от него нос воротила. Это отнюдь не так. Юми приятно проводила с ним время после библиотеки. Позволяла проводить до остановки и даже разрешала ему угостить себя кофе. Но как только речь заходила о чем-то личном, так она тут же твердо давала понять, что этот разговор ей не по душе. Васим просто извелся. В течение года он перепробовал все, но Юми не хотела ничего, кроме дружбы. Даже его новая машина ни на йоту не смягчила отношение этой дамы к нему. Наверное, потому он и решил, что непременно женится на ней, когда она сломается. А сейчас он согласен был хотя бы на дружбу. Еще через год он привык к Юми настолько, что без зазрения мог делиться с ней своими похождениями по девушкам и даже при этом просить совета. Юми на советы не скупилась. И этим порой просто сводила Васима с ума. «Неужели ей все равно? – задавался он вопросом. – Нет, она меня точно не любит. Клянусь, она меня не любит. Я ее убью. Нет, клянусь, я ее убью».
