© Евгений Морозов, 2024
ISBN 978-5-0064-4459-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В строении мира – дыхание хаоса. И роль поэта не в том, чтобы приятными намёками запутать ещё больше или дать полуопределённый ответ… Суть в том, чтобы закупорить читателя в вакуум вдохновения, дать предчувствие чего-то большего и чудовищного, нежели реальность. Беда не в обстоятельстве, что любой, помимо состояния окрылённости и доброты, испытывает приступы искушений и злобы… Но в обстоятельстве, что из нас, сквозь всех нас, над нами – каждоминутно растёт и прорастает окрест и повсюду – дикое, нечеловеческое, меняющее и само небо, и земные мысли, ощущение времени, ощущение малопонятности происходящего, то восстающего в праведные системы, то распадающегося на ослепительные флешбэки… Человек: днюет со всеми – в кровном ли противостоянии, в родственной непримиримости, но всегда – возвращается ночевать в собственные сны. Человек: говорит из того, что считает самим собой, смотрит вокруг глазами имени себя, понимает – собой, измеряя мир личным безумием… Но безумие его, его странности, умножающиеся со временем до такой степени, что одним краем он заступает за черту приличий, говорят о другой тревоге… Он ищет имя тому, что должно его убить. Тому, что дало ему жизнь. Тому, по причине чего он неисправимо любит.
Дорога – состояние «нигде».
Ты вроде бы здесь, но уже не здесь.
Ты вроде ты, но уже не ты.
Дорога – вроде бы дорога, но и не совсем дорога.
В дороге думается свободней, поскольку оторван от привычных мест и не связан личными обстоятельствами.
Никто не скажет, как что-то должен, как тáк или не так что-то сделал, не нужно идти, договариваться, объяснять… Не нужно смотреть в знакомые глаза, слушать привычные темы, пытаться найти новое в старых словах…
Вон – смотри – дорога, по дороге, на дороге, за дорогой… Просто успокойся и смотри…
На скользящие зёрна асфальта, на мельтешащие рельсы, на раскинувшуюся вширь воду, на проплывающие поля, на парящую по воздуху белизну…
Это сейчас, чтобы думать ни о чём.
Думать, что нигде.
Чувствовать, как задумчивый паук, насколько паутина – связь с домом, с долгом, с прошлыми людьми.
Дорога – маленькая смерть. Это ты простился с кем-то, условился о том, что тебя не будет на определённое время, что никакая сила не вернёт тебя к жизни на привычном месте, поскольку сейчас ты в месте совершенно другом.
Подвешенный между двумя точками в пространстве, между откуда и куда, между оставленной совестью и тем, что предстоит, ты доверился силе, несущей тебя, но о тебе не подозревающей.
Дорога – это остановка в размеренной бездумности жизни, возможность посмотреть на себя, на то, что делаешь, сделал, не должен сделать…
Отрезанный хлеб, переливаемое вино, мысль, закруглившаяся на самом себе, ты оказываешься в поле, пространстве, в не заставленном предметами воздухе, где и свободно, и страшно, и хорошо. Где насущно и пьяняще, где хочется и жалко знать, где никто не узнает, как свет сходится с землёю на линии, в которую упирается взгляд.
За возможность греметь на скорости, но при этом молчать на месте, за новое небо над головою, за благородные холмы и развернувшуюся землю, за окна зданий с промелькнувшей чужой жизнью, о которой только догадываться, ты ценишь дорогу, ты устаёшь от неё, ты ждёшь, когда она закончится.
И когда возвращаешься в тело, в обстоятельства, в полагающуюся суету, ты снова среди привычных вещей, но часть этой дороги, часть твоего отсутствия дома, часть той маленькой смерти, с тех пор живут в тебе, замирают в памяти.
Нет сожаления пронзительней, чем похмелье от разорённой любви.
Нет излома страшней, чем из-за неподоспевшего наркотика.
Нет вдохновения тяжелее, чем поэтическое.
Потому что опоры здесь меньше всего.
У художника – краски и бумага. У архитектора – чертежи и расчёты. У режиссёра – сценарий и камеры. У наркомана – фанатичные упования и инструменты по доставке химии в организм.
У поэта – ничего. У поэта – ускользающее уединение и подбираемые слова.
Это фокусник без реквизита. Это нервный ребёнок, забившийся в самый угол. Это человек в голом одиночестве, сидящий посреди поля с горизонтом. А из-за горизонта подглядывает вездесущее око рабочей совести. И работа здесь такова, что скорее форма духовного служения, но не профессия.
Ты, малыш, знающий всегда и всё лучше всех…
Ты, маленький человек, потянувшийся за опиумом удовольствий, за прекрасной песней из пронзительного динамика, обнимающий чьё-то тело и дорисовывающий его в собственном воображении…
Ты, человек большой, рискующий властью, получающий ещё больше власти над обстоятельствами, управляющий реками и дождём, командир плодовитой зелени, на которой растут головы людей…
Знаешь ли ты, что нет ничего, кроме удивительной пустоты с голосом твоего страха, с голосом твоей любви, с негромким гулом надежды, чтоб заполнить всё это пробивающимся из самой памяти светом.
И иногда ты теряешь всё это и остаёшься в тихой пустоте, в стране без границ и законов, в краю отчаянных дней, когда уже не вылечишься ничем, кроме как правдой. И тогда ты поэт.
Поэт, у которого нет ничего. Подниматель мгновений, которые тоскливо проиграны, смяты и выброшены за ненадобностью. Но ты находишь их снова и возвращаешь им цену.
За это чувство, будто отрёкся при жизни, будто веришь, что слово твоё свеже́е остальных, будто говоришь не ты, но тобой – при помощи едва успевающего ума… Ты знаешь, ты понимаешь в это время, что пишут не извилинами, но состоянием, но отказом от уютных удовольствий, но едва контролируемым бесстыдством, звоном отзывающегося чутья…
Чудовищные стрекозы слов, мудрые змеи слов, камни проверенных слов, хитрые корни слов, варианты смыслов, прогрызающийся ритм – ты сворачиваешь с ума, ты чувствуешь, что помнишь дальше, знаешь то, что трудно назвать, но называешь по имени…
Поэтому нет сожаления пронзительней, чем из-за времени, проигранного на стихи.
Нет излома страшней, чем от ещё не рождённого стихотворения.
Нет вдохновения тяжелей, чем от того, чтоб служить как поэт.
Художник без картины, архитектор без построенного здания, режиссёр без отснятого фильма, он желает пустоты, во время которой слова не похожи ни на чьи другие.
Потому что знает, как нет ничего.
Ничего, кроме правды, которую по-другому не назовёшь, когда звучит очищенный голос.
Ведь и ты поэт, если ценишь красивое. Ведь ты веришь в красивое – как в любовь, как в бога, как в то, что не закончишься после смерти абсолютно. Даже если это красивое выпущено из мук, из удовольствия страдать, из са́мой серой земли, из путного ничего…
А это и есть опора.
