О каком смирении идет речь, когда начинаешь излагать свои мысли вслух или на бумаге?
Двери открываются полностью.
Если в каждом событии, происходящем с тобой, видишь знамение, значит, ты знаменосец.
Я иногда думал, я иногда видел, часто ничего не понимал, многому удивлялся.
Мы недаром хлеб жуём, когда нас слушают и понимают, а не только когда подают деньги.
И не было романтики в проливном дожде или мерзком липком снеге, был только стойкий бензиновый запах улиц. И не было ничего удивительного или многогранного, глубокого или поверхностного.
И не было практически ничего.
Кто не рождён для революций, пусть и не совершает оных.
У церковной ограды стоял существенно раздавленный жизнью человек с уже сформировавшимся печёночным лицом и просил милостыню. Он не требовал, не суетился, не кричал, он просил. Он просто молча протягивал руку. Судя по внешнему виду, человек был единственным из всех, стоявших у ограды, кто за Христа действительно просил на продолжение собственной жизни. Другие страсти и влечения его давно не интересовали.
Его родила женщина, но он, видимо, так и не смог стать мужчиной.
Каждому при рождении Господь дарит коробку с цветными карандашами, и каждый волен расписывать мир по – своему. Художником ему также стать не удалось. Он сделал несколько попыток, но краски оказались некачественными и недолговечными.
Обычное начало дня: суета спешащих на работу. Обычное начало дня: все ещё отгорожены от жизни и понемногу пытаются настроиться на волну сегодняшних реалий. Они ему безразличны, и их проблемы тоже.
Каждый в одиночку бежит впереди своей славы и позора.
Человек у церковной ограды продолжал стоять.
Мимо него несколько раз прошлась довольно опрятная пожилая женщина. Её горделивая осанка и походка заставляли многих и мужчин, и женщин с недоумением и некоторой растерянностью смотреть ей в след. Я подумал, что возможно она приходила ко мне на прием, но ничего определенного вспомнить не мог.
Человек у церковной ограды продолжал стоять.
На эшафоте всегда один. Количество зрителей и товарищей по несчастью значения не имеет. Проходящие мельком смотрели на него. Это как плевок в замедленной съёмке – длительное ощущение нечистоты. И я посмотрел на него и невольно подумал, сколько дней он рассчитывает пожить здесь, затем отойти в сторону, совсем в сторону.
Кому-то органы даются для музея патологической анатомии, кому-то – чтобы занести их в Красную книгу бытия, кому-то – просто для трансплантации. Он мог пригодиться только в первом или во втором случае.
Люди ходят к церковной ограде, как на тусовку или на службу с неполным рабочим днем, или как бабушки, сидящие возле дома: посудачить, обсудить последние мировые и дворовые новости. Стоящие рядом с ним не подпускают его, оттеснили подальше, чтобы не портил общую картину: ясное дело – нечист, смердит, отпугивает порядочных людей. Каждый из нас грехом считает то, чем он не страдает и чего не делает, хотя он, так же, как и они, существует только лишь в тех местах, где лежат, падают или прорастают деньги.
Кто-то ходит в храм, кто-то доходит до него, а кто-то там и остаётся.
Люди боятся ранней старости и бедности, поэтому, они боятся себе подобных, которым этого достигнуть удалось.
Пожилая женщина не боялась ничего. Подошла к нищему очень cпокойно, я невольно удивился, с каким уважением опустила в его кружку для подаяний несколько новеньких банкнот, от которых наверняка еще пахло свежей типографской краской.
Человек у церковной ограды продолжал стоять, не обратив на женщину ни малейшего внимания.
И белый день ему безмерно тяжек, и ночь действительно темна, и следующее утро разродится тяжкими потугами вновь зарождающегося бытия. Наверное, его черти рвут круглые сутки.
Этот человек от Бога, и этот человек от Бога, и всю свою жизнь мы пытаемся понять, в чём разница?
Недалеко женщина, держит в руках большую фотографию милого, очаровательного ребёнка. Хороший светловолосый мальчик, лет около десяти, белая рубашка, чёрный галстук, пиджак, всё как положено: срочно нужны деньги для лечения. Лучше спуститься на несколько кварталов ниже, там торгуют телом, а не душой. И греха меньше, и совесть чище.
Человек у церковной ограды продолжал стоять.
Человеческая жадность и совесть всегда берегут ноги, а не голову
В жизни важно, где придётся стоять, а где придётся лежать не столь существенно.
А другие спешат на работу за такими же деньгами, но лучшей чистоты, качества и совести, не обращая ни малейшего внимания на просящего. Обычная ситуация, обычное начало дня. Дать немного денег и закончить по-быстрому эти страдания старым проверенным способом, чтобы он ушёл к ждущим и томящимся в ожидании. Тогда реальность жизни перейдет в мутность бытия, а утром всё заскрипит по новому старому растоптанному кругу –озверинится, ощетинится и вечером вновь прослезится.
Неоспоримо, что с годами становится хуже тело, как мы не пытаемся его утешить. С годами меняются наши взаимоотношения с миром, и с миром исчезают маленькие прыщики, и становятся большими родимые пятна, вырастают из небытия керетомы, базелиомы, старческие бородавки – их просто сила жизни выдавливает из постепенно дряхлеющего организма.
Есть мудрость Божья, благодать, есть от учения ум, есть житейское разумение, есть бесовские нападки.
Есть вещи, при воспоминании о которых нельзя уснуть и успокоиться, но зато уйдёт высокомерие и появится смирение при виде убожества других.
В каждом времени своя правда, в прошлом она, наверно была добрее.
На первом месте всегда стоит содержание и только потом улавливается смысл (при условии, что он имеется в наличии), поэтому блистает то, что всегда лежит на поверхности.
Будем писать о своём.
Не о своём писали только Карл Маркс и Владимир Ленин (очень глубокая мысль).
Жить, конечно, можно, если относиться к жизни, как к жизни.
Осторожно! Двери открываются.
Люди встречаются
Будьте внимательны! Двери открываются.
Иногда хочется стоять и смотреть, иногда хочется подойти ближе.
Я часто вспоминаю разговоры с людьми, которых нет уже давно или которые ушли совсем недавно.
Я знал, что они скоро уйдут, и они прекрасно это понимали. В конце концов, мы все уходим. Но меня всегда удивлял их неподдельный интерес к настоящей, ив особенности, будущей жизни, которая, кажется, в ближайшую секунду грациозно появится из туманной дымки бытия и обретет совсем иной смысл.
И этот вариант вполне возможен, хотя и через десять лет картина мира существенно не измениться: страсти кипят, деньги текут из одних рук в другие, но руки одни и те же. Огромное количество информации рождается, и потоки её неумолимо пожирают друг друга, и это обычный калейдоскоп, только вертится он не в детских руках.
