К бабушке с дедушкой на могилку Алевтина Валерьевна собиралась не один год. Путь не близкий, через полстраны. Ёкнет сердце: лето прошло, а я опять, поганка такая, не слетала. На будущий год кровь из носа надо… Но и будущее лето завершалось самокритичным «поганка такая»…
Сон приснился в последних числах мая. Не ночью, днём. Посчитала, среди дня приснился, чтобы не заспала. Прилегла после обеда и увидела бабушку. Та сидела на крыльце и вязала мохеровый шарф, точнее – псевдомохеровый. Окликнула внучку, закончился клубок пряжи, попросила принести из дома. Голенастая внучка (Алевтина Валерьевна) вприпрыжку преодолела высокое крыльцо, в два шага пробежала сенцы, толкнула тяжёлую, оббитую войлоком дверь, миновала кухню с русской печью, сунулась к комоду, в среднем ящике хранились клубки, и тут раздался треск. Она подняла голову. На зеркале, будто молния отпечаталась. Зеркало огромное, стояло оно когда-то в парадном зале с высокими потолками, начищенными паркетными полами, где устраивались балы, а танцующие пары, скользя мимо, видели своё отражение. Конструкция представляла из себя приземистую тумбочку с точёными толстыми ножками и двумя ящичками, к ней крепилась огромная рама с зеркалом. Как оно попало к бабушке, Алевтина Валерьевна не знала. Бабушка с гордостью говорила: купеческое. Надо полагать, до революции принадлежало купцу.
Зеркало едва не подпирало потолок их рублёного дома. Было единственной ценной вещью из мебели. Большой круглый стол, трёхдверный приземистый шкаф, стулья – всё ширпотреб, а зеркало… Рама с искусной резьбой была отделана перламутром. Богато смотрелось зеркало. И вот по его полю сверху до низу застывшей молнией легла трещина.
С этой картиной в глазах Алевтина Валерьевна проснулась. И сказала себе: дальше откладывать нельзя, надо лететь на могилку. Бабушка всю жизнь боялась увидеть во сне треснутое зеркало. Говорила: не к добру. Сама увидела всего один раз и то, можно сказать, к счастью. Сорок четвёртый год, война. Как рассказывала внучке, во сне звука разрываемого стекла не услышала, зашла в комнату, а по всему зеркалу змеится трещина. Проснулась в холодном поту, сердце бешено колотится, в голове: жди похоронку на Егора. Вечером, ещё было светло, стукнула калитка, она метнулась к окну в нехорошем предчувствии. Сердце обмануло – по двору шёл Егор на костылях. Он получил ранение, контузию, из госпиталя сообщать об этом не решился, думал, не примет жена искалеченного.
От бабушки не один раз слышала: замуж вышла не по любви. Говорила вроде бы искренне, но странная это была нелюбовь…
…Снижаясь, самолёт пролетел над широкой летней могучей рекой. Тайга подступала к самым берегам, будто опасалась, вода, почувствовав свободу, выплеснется, начнёт наступать, разливаться шире и шире, безжалостно заливая всё вокруг.
На автобусе Алевтина Валерьевна приехала на железнодорожный вокзал, как раз к поезду, ехать надо было ещё три часа. Всё складывалось удачно, шло по плану. Под стук колёс вспомнилось, она училась в выпускном десятом классе, возвращалась из краевого города с олимпиады по русскому языку. Конец января, мороз под сорок. В вагоне электрички с деревянными, жёлтым лаком покрытыми скамьями, ехала большую часть пути одна. Чтобы не замерзнуть ходила по проходу и пела в полный голос. Душу переполнял восторг. Сейчас и не вспомнит причину безудержной радости. Просто была юной, вся жизнь виделась прекрасной…
Вокзал городка детства недавно пережил капитальный ремонт. В интернете видела его фотографии. Не сказать, что понравилось интернетовские виды вокзала. Какой-то безликий. И наяву не вдохновил. Ну да ладно. На привокзальной площади стояло несколько такси. Выбрала видавшие виды вишнёвые «жигули», у машины курил мужчина её возраста. Объяснила таксисту: ехать на кладбище за Солнечным посёлком, но вначале надо заскочить в хозяйственный магазин за краской и всем остальным, что нужно для покраски оградки и железных тумбочек памятников.
– Издалека приехали? – спросил таксист, повернув ключ зажигания.
Алевтина Валерьевна назвала город, водитель присвистнул.
– Мне ехать до кладбища двадцать минут, машина под задницей, а я второй год собираюсь оградку родителям покрасить. То работа, то ещё какая холера. Сейчас вообще у нас мафия, особенно на центральном кладбище. Оно давно закрыто. Те, кто заправляет там, присмотрят, никто не ходит на могилку, и продают место, копают могилу и хоронят. Человек приезжает, вот так же как вы, издалека, а его могилы нет. И на Солнечном, говорят, такие случаи были. Новое кладбище сделали далеко за городом, место неудобное – голое поле, общественный транспорт туда не ходит.
Алевтина Валерьевна читала в «Одноклассниках» о беспределе на кладбищах родного городка, махинациях со старыми могилами. Сердце ёкало, когда думала: вдруг могилки бабушки с дедушкой займут. Она пятнадцать лет не была у них. Дядя Боря умер девять лет назад. Кроме него ходить некому. Девять лет без присмотра могилы.
Алевтина Валерьевна попросила таксиста помочь ей выбрать краску, он с готовностью согласился. Кроме краски купила кисточку, перчатки, наждачку, маленький флакон растворителя, грабельки, ветошь, подумала – и купила ещё маленькую садовую лопатку.
Рассчитавшись с таксистом у кладбища, взяла у него визитку, договорились, окончив покраску, позвонит, чтобы отвёз на вокзал.
– Родственников нет? – спросил он.
– Уже нет.
У дяди Бори был сын. Никогда с ним не роднилась. Да и не знала, жив ли.
Она вышла из машины. Уже в десяти метрах от дороги стояли памятники. Ограды у кладбища не было.
Его заложили жители пригородного посёлка Солнечный в первой половине XX века. Давно посёлок слился с городом, кладбище стали активно заселять горожане. Было оно в неудобном для погоста месте. Большой высокий холм, поросший берёзами. Перед ним луг, который и принял первые могилы, а дальше кресты, памятники пошли по довольно крутому склону, забрались на обширную плоскую вершину.
К бабушке с дедом можно было идти с двух сторон, с западной – с луга, и с восточной – с холма. Шоссе полукольцом огибало холм, а потом взбиралось на него. Алевтина Валерьевна попросила таксиста остановиться на горе, снизу идти было дольше. Такси уехало, а ей предстояло выяснить то, чего больше всего боялась, затевая поездку: а найдёт ли могилки? Не было на кладбище аллей, стройных рядов оградок, хоронили, как кому заблагорассудится. Никаких ориентиров Алевтина Валерьевна не помнила. Сначала с бабушкой ходила сюда, после её смерти – с дядей Борей, бабушкиным братом. Звонила ему на работу, договаривались, он вёз на мотоцикле. Городским транспортом было неудобно. Автобус останавливался в центре Солнечного, до кладбища идти километра три с половиной.
