Солнце склонялось к западу, на вершины гор пал темно-лиловый свет. Каменные острия вспыхнули огнем, словно железные наконечники стрел в раскаленном горне. На долину пала прозрачная пепельная тень, а высоко в небе застыли привычно мелкие багровые облака. Кудрявые ползут ниже долины, на них можно взглянуть с края обрыва. Здесь, в Городе Драконов, знают, что кучерявые никогда не поднимаются над вершинами, а вот эти растрепанные, мелкие, похожие на разметанные ветром перья, брезгают опускаться ниже…
Из дома войта вышел громадный человек, зевнул, посмотрел, щурясь, на багровый диск солнца. Мальчишки зашептались почтительно:
– Ратша!
– Ратша вышел!
– А правда, что дракона тащил за хвост?
Иггельд с почтительным трепетом рассматривал великого воина. Ратша – латник, что значит – в латах с головы до ног. Шлем сверху круглый и блестящий, как яйцо, без всяких плюмажей, как у беров или беричей, из-под шлема на плечи, грудь и спину опускается кольчужная сетка. Латы простые, скрепленные кожаными ремешками, но в щель между ними попасть не так просто, если не привязать его к дереву. Меч тоже прост, похож на меч великого богатыря Дуная, разве что самую малость потяжелее, зато щит – металлический. Хотя нет, основа деревянная, как будто бы взяли щит Дуная, а сверху наложили листы из металла, умело приклепали.
Эти же латы укрывают его до середины голени, там дальше защиту принимают сапоги. Простые, правда, без железа, но прятать и ступни – уж слишком.
Простое бесхитростное лицо всегда дышало сдержанным мужеством. Он добр, Иггельд дважды налетал на него с разбегу, и ни разу Ратша не дал пинка. Только они двое, великий воин Ратша и он, Иггельд, проводили все свободное от домашней работы время в питомнике, в то время как остальные мужчины и мальчишки находили дела поинтереснее: мужчины сидели в корчме, а мальчишки играли в набеги, в колдунов, брали в осаду черные башни или умело их же защищали. Самым почитаемым человеком во всем городе был Теодорик, в недавнем войт, староста, а недавно пожалованный именем берича.
Однажды в самом деле дракон не пожелал подчиниться смотрителю, торопливо побежал к котловану и уже сунулся было туда, но Ратша, что оказался вблизи, ухватил одной рукой за хвост, другой уцепился за каменный выступ, и все видели страшный поединок, когда дракон ревел и тупо стремился попасть в родимый котлован, лапы бессильно скребли по камню, а Ратша, покраснев от натуги и растопырившись, как распятый, удерживал за хвост, пока не прибежали другие смотрители. Общими усилиями утихомирили дракона и все-таки заставили что-то там выполнить, настаивать надо всегда, дракон очень быстро понимает, что если не противиться, то его оставят в покое или позволят не слушаться.
Иггельду показалось, что Ратша улыбнулся уголком губ, узнал, и детское сердце запрыгало от счастья. Ветерок донес тяжелый запах сильных зверей. Земля чуть вздрогнула, это со вздохом обрушился, задев каменную стену, дракон. Они всегда, нацелившись прилечь, обрушиваются на землю, будто подламываются лапы. Или будто совсем уж покидают силы. И каждый раз вздыхают так горестно, что кто-нибудь из смотрителей обязательно говорит иронически сверху, мол, да, все верно – тяжелая жизнь у драконов: ешь да спи!
В долине двенадцать вырубленных в каменной толще глубоких котлованов. И достаточно широких, чтобы дракон мог не только поворачиваться, но и делать хотя бы пару шагов из стороны в сторону. Две трети сейчас пустые, в трех выращивают молодых драконов, а в четвертом уже немолодая дракониха, усталая и потертая, неделю назад одраконилась, как говорят, сейчас там копошатся крохотные толстенькие, пока еще слепые существа, похожие не столько на драконов, сколько на крупных неуклюжих жаб.
Иггельд вместе с другими детьми бегал первые дни к котловану, свешивался через каменную ограду и до рези в глазах всматривался в полутьму. Другим детям быстро наскучивало, уносились играть, а он все всматривался, глаза наконец привыкали, начал не только различать крохотных дракончиков, но и постепенно научился отличать друг от друга.
Дядя Ортард, у которого жил, на него не обращал внимания, довольствуясь тем, что дал сироте кров и хлеб, своих забот хватает. Из родни Иггельда никого не осталось: отец и мать, как и два старших брата, погибли во время одного из налетов артан на Нижнюю Куявию, что сожгли всю деревню и перебили жителей. Дядя тогда был на охоте и сумел спрятаться в лесу, а Иггельд с сестренкой Яськой вдали от домов тихохонько удили рыбу. Детей попросту не заметили в густых камышах, а потом, когда они вернулись и застали только пепелище, их увел с собой Ортард, тоже осиротевший. Вообще-то не дядя, просто сосед, но пока брели через всю Куявию, стали считать родным дядей. Яську пристроил по дороге в доме одинокой семьи, чьи дети не выживали, а с Иггельдом шел, пока не уперся в горы, но и тогда взобрался как можно выше, чтобы проклятые артанские дикари уж точно сюда не пришли и чтобы не пришлось пережить ужас потери родных и близких. Здесь еще раз попробовал начать сначала, женился на одинокой женщине с ребенком, мальчиком старше Иггельда, да еще прижили троих, двое выжили, и с рождением каждого на Иггельда обращали внимания все меньше. Так что был предоставлен сам себе, сам находил себе занятие, друзей, игры.
Сейчас Иггельд, свесившись через край, следил, как дракониха облизывала детенышей огромным розовым языком. Жалобно попискивая, все теснились, отталкивая друг друга, старались пробиться к задним соскам, где молока больше. Молока на всех не хватит, еще в первую же неделю половина умрет от голода, Иггельд это знал, сердце сжималось от жалости, хотелось плакать и хотя бы ухватить этих бедненьких малышей на руки и погреть за пазухой.
Дракониха несколько раз поднимала голову и смотрела на него, сперва враждебно, потом взглядывала лишь в первый момент, когда появлялся. За несколько дней, что торчал над краем котлована, свесивши голову, привыкла к нему, как и к большой корзине, в которой ей раз в день опускают большие глыбы мяса.
Корзина устроена таким образом, что, если дернуть за веревку, днище раскрывается, мясо вываливается прямо перед мордой драконихи, чтобы меньше двигалась и не давила детенышей. Правда, все равно встает раз в сутки, уходит в дальний угол котлована, где журчит, уходя в стену, вода, присаживалась, и в это время даже Иггельд отшатывался от поднимающейся снизу вони. Но тут уж ничего не поделаешь, надо, хотя и в этом случае все равно следила издали за детенышами, а когда возвращалась, ложилась на подстилку медленно и бережно, прислушиваясь, не пискнет ли протестующе снизу.
