ТРАНКВИЛЬ, ШТАТ МЭН, 1946 г.
Если она не будет двигаться, затаится, он не найдет ее. Может, он и думает, что знает все потайные места, но ему так и не удалось обнаружить ее заветную нишу – небольшое углубление в стене погреба, надежно защищенное от посторонних глаз полками, на которых стоят банки с мамиными соленьями. Ребенком она легко проскальзывала в это пространство, и каждый раз, когда они играли в прятки, уютно устраивалась в своей норке и хихикала над ним, пока он носился по комнатам и злился, что не может ее найти. Иногда игра продолжалась так долго, что она проваливалась в сон и просыпалась только спустя несколько часов от звука маминого голоса, который встревоженно звал ее по имени.
И вот она снова здесь, в потайном месте погреба, хотя давно перестала быть ребенком. Ей четырнадцать, и она с трудом пролезла в эту нишу. И это уже не беспечная игра в прятки.
Она слышала, как он бродит по дому, ищет ее. Он обшаривал комнату за комнатой, ругался, бросал мебель на пол.
«Пожалуйста, ну пожалуйста! Кто-нибудь, помогите! Кто-нибудь, уведите его отсюда!»
Она слышала, как он прорычал ее имя: «Айрис!» Скрип, который производили его шаги, переместился на кухню. Он подошел к двери погреба. Она крепко сжала пальцы в кулаки, а ее сердце превратилось в гулкий барабан.
«Меня здесь нет. Я далеко, я сбежала и парю в ночном небе…»
Дверь в погреб резко распахнулась, ударилась об стену. Луч золотого света обратился вниз, и его силуэт обозначился в дверном проеме, на верхней ступеньке лестницы.
Он протянул руку и дернул шнур выключателя; загорелась голая электрическая лампочка. Ее тусклый свет озарил похожий на пещеру погреб. Съежившись за полками, которые были уставлены банками с консервированными огурцами и помидорами, Айрис слышала, как он спускается по крутой скрипучей лестнице, неминуемо приближаясь к ней. Она сильнее вжалась в стенку, распластываясь по каменной кладке, и закрыла глаза, мечтая стать невидимкой. Сквозь гулкие удары собственного сердца она услышала, как он спустился с лестницы.
«Не увидь меня. Не увидь!»
Шаги двигались мимо полок с банками, направляясь к дальней стене погреба. Она слышала, как он пихнул ногой ящик. Пустые банки вдребезги разбились о каменный пол. Теперь он возвращался; она слышала его тяжелое дыхание вперемежку со звериным рыком. Она сама дышала короткими и быстрыми рывками, а кулаки сжались так сильно, что казалось, будто вот-вот хрустнут кости. Шаги приблизились к полкам и замерли.
Она тут же открыла глаза и сквозь щель между банками разглядела, что он стоит прямо перед ней. Она сползла вниз по стене, и ее глаза оказались на уровне его ремня. Она еще больше съежилась, пытаясь исчезнуть из поля его зрения. Он схватил с полки банку и разбил ее об пол. В нос ударил запах маринованных огурцов, резкий и уксусный. Он потянулся за следующей банкой, но почему-то поставил ее на место, как будто ему в голову пришла идея получше. Он развернулся и стал подниматься вверх по ступеням; перед выходом снова рванул шнур выключателя.
Она опять оказалась в темноте.
И вдруг поняла, что плачет. Лицо было мокрым от пота и слез, но она не осмелилась всхлипнуть.
Наверху шаги протопали к парадной двери, а потом все стихло. Ушел? Неужели он наконец исчез?
Она так и сидела, замерев и боясь шелохнуться. Минуты проходили одна за другой. Она медленно отсчитывала их в уме. Десять. Двадцать. Ее мышцы начало сводить судорогой, спазмы были ужасно болезненными – ей пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть.
Час.
Два часа.
Сверху не доносилось ни звука.
Она медленно выползла из своего укрытия. Стоя в темноте, она ждала, пока кровь снова поступит в ее мышцы, и она снова почувствует ноги. Она прислушивалась, постоянно прислушивалась.
Но ничего не слышала.
В погребе не было окна, и она не знала, по-прежнему ли темно на улице. Она переступила через битое стекло и подошла к лестнице. Осторожно карабкаясь по ступенькам, она замирала на каждой и прислушивалась. Когда она наконец добралась до двери, ладони были такими мокрыми, что ей пришлось обтереть их об блузку, прежде чем открыть погреб.
В кухне горел свет, и, как ни странно, все вокруг выглядело нормально. Она уже почти поверила, что ужас прошедшей ночи был просто страшным сном. На стене громко тикали часы. Было пять утра, за окном еще не рассвело.
Она на цыпочках прокралась к двери и выглянула в коридор. Одного взгляда на перевернутую мебель и забрызганные кровью обои хватило, чтобы понять: это был не сон. Ее ладони снова стали влажными.
В коридоре было пусто, входная дверь распахнута настежь.
Нужно во что бы то ни стало выбраться из дома. Бежать к соседям, бежать в полицию.
Она двинулась по коридору, с каждым шагом приближаясь к спасению. Ужас настолько обострил все ее чувства, что она подмечала каждую щепку на цветастом ковре, слышала тиканье минутной стрелки на кухонных часах. Она была уже почти у двери.
Успешно добравшись до перил, она увидела лестницу, с которой головой вниз упала ее мать. Она не могла отвести взгляд от тела. Длинные волосы мамы, словно черный водопад, каскадом ниспадали со ступенек.
Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, она бросилась к двери. А там стоял он. С топором в руке.
Всхлипнув, она ринулась назад, к лестнице, чуть не поскользнувшись на крови матери. Она слышала его тяжелые шаги за спиной. Но она всегда бегала быстрее, чем он, а сейчас от страха прямо-таки летела по лестнице, словно потерявшая голову кошка.
На площадке второго этажа она успела заметить тело отца, лежавшее на пороге его комнаты. Но не было времени думать об этом, некогда было предаваться ужасу; она уже проскочила следующий пролет лестницы и ворвалась в мансарду.
Захлопнув дверь, она успела задвинуть щеколду.
Взревев от ярости, он принялся барабанить в дверь.
Она стремглав помчалась к окну и, с силой рванув шпингалет, распахнула его. Посмотрев вниз, она поняла, что не выживет после падения с такой высоты. Но другого выхода не было.
Она сдернула штору с карниза. «Веревка. Мне нужна веревка!» Один конец шторы она закрепила на трубе батареи, сорвала вторую штору и связала оба полотна.
