Лиза сидела на полу посреди комнаты и разглядывала завитушки на старом ковре. Когда-то давно эти узоры пленяли её воображение наравне с зачитанными до дыр сборниками восточных сказок, а пятнадцатилетней Лизе не могли уже поведать ни-че-го. Она перевела взгляд на книжную полку, откуда на неё смотрели благостный Есенин и суровая четырёхлетняя Лиза.
Солнце нагревало крышу, и становилось душно, свежему ветру недоставало сил пробиться через натянутую на окно марлю.
Там, за окном, надрывались кузнечики. А на первом этаже прабабка Нина гремела посудой. «Когда же она, наконец, пойдёт в огород?» Минутная стрелка на старых часах в очередной раз дёрнулась, будто из последних сил, подрожала и остановилась, чтобы отдохнуть перед новым рывком. Часы показывали почти двенадцать, а, значит, бабушка уже вернулась из огорода и занялась обедом.
Увы, завтрак в одиночестве, как вчера, Лизе не светил. Она злилась. Но добравшиеся с кухни ароматы заставили её подняться, и Лиза поплелась по скрипучей лестнице вниз.
– Доброе утро! – буркнула она бабушке по дороге к умывальнику.
– Твоя каша в подушках, – подсказала та, когда Лиза вернулась.
– Не хочу кашу, – ответила Лиза и стала искать половник.
– Как спалось-то? – робко спросила бабушка, видя, что Лиза не в лучшем расположении духа.
– Нормально.
– А мне опять этот кошмар снился, – пожаловалась бабушка.
«Только не это», – успела подумать Лиза.
– Будто я сухарь с сахаром жую, – продолжила бабушка. – Опомнилась и давай его из зубов выковыривать. И не могу понять, проглотила кусочек или смогу выплюнуть.
Лиза, отвернувшись, скривилась в отвращении.
– Ну, проглотишь – и что? – спросила она с раздражением.
– Да врач-то запретил. Ну, извини, извини, рассказывала уже, да?
– Три раза, – подтвердила Лиза.
– Дырявая голова стала. Бестолковая.
Лиза нашла половник и запустила его в кастрюлю.
– А как же каша? – забеспокоилась бабушка.
– Каша в пролёте.
– Да ты погоди, капусту же только закинула, не уварилася.
«Вот и хорошо, – подумала Лиза. – Есть шанс поесть, пока бабушка ещё готовит».
И она молча налила себе большую тарелку наваристого борща.
– Горячо сыро не бывает? – посмеялась бабушка.
Лиза знала, что она так пошутит. Она прошла на террасу и села за круглый стол.
«Ну разве можно спокойно есть борщ на такой белой скатерти?». Лиза сдёрнула её, бросила на подоконник и с аппетитом принялась за еду. Обожгла язык. Чуть не заплакала от обиды. «И почему всё здесь так? Пока борщ подостынет, бабушка явится». Она обречённо огляделась вокруг.
Когда-то терраса представлялась ей большой комнатой: здесь можно было спрятаться за сервантом и даже, что совсем удивительно, в самом серванте.
В углу на тумбе всё тот же толстый телевизор, а на нём всё та же фарфоровая вазочка с засушенной гортензией. В каждом углу какие-то коробочки, набитые тряпочками, совочками, пустыми банками и прочим мусором. На стенах – нелепейшая галерея: тут и портрет Натальи Гончаровой, и какой-то китайский пейзаж, и Лизин детский рисунок, и вырезанный из коробки конфет «Московский дворик».
Кусты жасмина под окном, напротив, не уменьшились, а очень выросли. Из-за них тут стало сумрачно, хоть и красиво.
А вот и бабушка. Уселась напротив, как обычно, подперев рукой двойной подбородок. Лиза начала мешать борщ и не поднимала глаз – она терпеть не могла этот полный обожания взгляд.
– Какая ж ты у меня красавица выросла, – затележила бабушка. – Глазки чёрненькие, губки бантиком, пальчики, как у пианисточки. Ты только брови не хмурь – раньше времени морщинки появятся.
«Началось», – вздохнула про себя Лиза.
– А я, между прочим, в молодости тоже ничего была – видела карточки?
Лиза кивнула.
– И волосы у тебя мои.
Лиза хмыкнула: густые тёмно-рыжие волосы были её единственной гордостью и не имели ничего общего с бабушкиными тремя волосинками, подкрашенными хной по случаю приезда правнучки.
Противная зелёная муха влетела в окно и ползала по столу, делая вид, что борщ её не интересует.
«Как будто все сговорились портить мне аппетит», – ворчала про себя Лиза.
– А какие я себе платья шила, – продолжала бабушка, – все подружки завидовали. Мастерица была. Капроновые колготы волосами штопала. Ко мне, бывало, очередь в коридоре стояла.
Лиза отправилась на кухню за рагу.
«Пойти, что ли, на улицу», – подумала она. Но, мельком взглянув на бабушку, пожалела её: «Сейчас женихами будет хвастаться».
Рагу получилось отменным: мясо таяло во рту, а картошка и овощи в идеальной кондиции.
– И женихи завидные были, – бабушка кокетливо вытянула губы трубочкой. – Генеральский сынок ко мне сватался. И дипломат один, послом потом стал. Но прадед твой, болтун эдакий, лапши на уши навешал и всех обскакал.
Бабушка с трудом подбирала слова, часто пользовалась устойчивыми выражениями и присказками, иногда не к месту.
«Какой ещё лапши», – хотела возразить Лиза, но сдержалась. Прадеда она, правда, не застала. Да что там говорить, и дед, их единственный сын, умер до её рождения. Но вот Лизин папа отзывался о своём деде с восхищением: статный красавец, начитанный, благородный и на все руки мастер. Поэтому эпитеты вроде «болтун эдакий» вызывали у Лизы негодование.
Она наконец подняла глаза: желтоватая старческая кожа с сеткой морщин и большой бородавкой на щеке вызывала у неё брезгливость. Вспомнила, что в детстве она называла эту бородавку изюмчиком и норовила сковырнуть. Брр… Живя неделю с прабабушкой, Лиза частенько думала о том, что нет никакого смысла доживать до восьмидесяти восьми лет – и шестидесяти вполне достаточно.
– Пойду прогуляюсь, – она поднялась и вытерла губы ладонью.
– Только с Урфином! – крикнула бабушка вслед.
Лиза отвязала большого, лохматого пса, дремлющего у будки, и отправилась гулять в поля, раскинувшиеся по обеим берегам реки. В её детстве здесь сажали подсолнухи и кукурузу, а теперь только косили траву-мураву. Тогда поля казались ей бескрайними, а теперь и Лиза уже выше травы, и дачные участки наползли.
Всё равно здесь дышалось гораздо свободней, чем дома. Разгорячённый солнцем донник обволакивал медовым ароматом, мягкая, как бархат, дорожная пыль ласкала босые ноги, бесконечное небо кружило голову… Вот бы так идти, куда глаза глядят, и не слышать ничего про бабушкиных женихов.
Лиза остановилась, дожидаясь Урфина.
Поле-то какое, сфоткаться бы здесь, румяной и загорелой, и запостить всем на зависть. А ещё бы стих присовокупить, так и просится.
Пёстрым полем тучка пробежала –
Не догнать её никому…
Но в кармане болталась ни на что не способная винтажная «звонилка».
Как там Лёшка?.. Нехорошие предчувствия вынырнули откуда-то, как будто только и ждали подходящего момента. Как-как – ясное дело, как. Наташка такого шанса не упустит. Что ж, сама виновата. Обманула родителей. Пропустила танцы, застряв в чатике: там такие страсти разгорелись, что казалось, без её миротворчества никак не обойдутся. Родители узнали, смартфон отобрали и вместо спортлагеря сослали к прабабке за 60 км от Москвы.
