Лондон, 5 января 1814 г.
– Вы только посмотрите, милорд, какое сегодня голубое небо. В такое утро верится, что все на свете хорошо!
– Вы, наверное, влюбились, Дэн, – заметил Маркус Карлоу, виконт Стейнгейт, натягивая поводья.
Двухколесный экипаж свернул с Пикадилли на Албемарл-стрит.
Сильно потянуло луком, и камердинер, стоящий на запятках, фыркнул:
– Нет, милорд, вы меня не собьете! Только взгляните: воздух такой свежий, солнышко сияет. Отличный день – и на душе радость. В такой день ничего плохого случиться не может.
– После таких слов человек суеверный не вылезает из постели, приказывает запереть все двери и готовится к катастрофе! – Маркус широко улыбнулся, когда экипаж поравнялся с идущими по тротуару девицами, и невольно принялся разглядывать многочисленные шляпные картонки в их руках и развевающиеся шарфы.
И все-таки Дэн прав: день выдался на редкость погожий. Сияет солнце, воздух свеж, туман рассеялся, а пленительная мисс Памела Дженсен всячески намекает на то, что, пожалуй, примет его деловое предложение…
Да, если ненадолго забыть о слабом здоровье отца – источнике постоянных маминых тревог, о сестре, которая как будто задалась целью уморить старшего брата, о второй сестре, чья невинность иногда просто пугает, и о брате, самом отъявленном повесе во всем Лондоне, который постоянно рискует жизнью и здоровьем на поле брани, – тогда, конечно, можно поверить, что в такое утро все обстоит замечательно.
Маркус обдумывал сегодняшние дела. Обед с семьей, встреча с Брокетом, управляющим хертфордширским поместьем, ужин в клубе. А потом он наведается в уютную квартирку мисс Дженсен, где они обсудят все условия их будущего… совместного проживания. Дела приятные и, что бывает редко, вполне предсказуемые.
– Дэн, ведите лошадей на конюшню. Я не… Дверь двухфасадного особняка распахнулась, и оттуда выбежал лакей.
– Питерс!
– Милорд… Похоже, у лорда Нарборо… еще один удар. Мистер Уэллоу велел мне взять коляску и срочно ехать за доктором.
– Дэн, держите поводья! – Маркус спрыгнул на землю и подтолкнул к экипажу лакея. – Если доктора Роулендса нет дома, выясните, куда он поехал, и привезите его!
Он взбежал на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки. В холле царила суматоха. Ричардс, младший лакей, клялся, что он ни в чем не виноват – молодая леди показалась ему приличной. Откуда ему знать, что она задумала недоброе? Уэллоу, дворецкий, спрашивал у Феллинга, старшего лакея графа, где капли его светлости. А у подножия лестницы громко переговаривались три молодые женщины.
Онория, его старшая сестра, кричала во весь голос. У младшей, Верити, лицо было мокрым от слез. Скинув плащ с капюшоном, Маркус подошел к единственной особе, показавшейся ему вполне нормальной:
– Мисс Прайс, что случилось?
При виде его на лице компаньонки сестер отразилось явное облегчение.
– Лорд Стейнгейт, хвала небесам, вы вернулись! Нет, Онория! Если ваша мама говорит, что молодая особа должна оставаться в библиотеке до тех пор, пока лорд Стейнгейт не скажет, что делать, значит, там она и останется, а вам с ней разговаривать нельзя! – Мисс Прайс положила руку на плечо Верити: – Верити, перестаньте плакать. Подумайте, как вы огорчаете папу!
Верити бросилась Маркусу на грудь:
– Марк! Папа умирает!
– Ничего подобного! – возразил он, хотя на самом деле понятия не имел, каково состояние отца. Он взял сестру за плечи: – Верити, Онория, помогите Феллингу найти папины капли. Мисс Прайс, где лорд Нарборо?
– В кабинете, вместе с ее светлостью, – ответила она. – Миссис Хоби сейчас подаст ему сладкий чай.
– Благодарю вас.
Маркус открыл дверь в кабинет и тихо вошел. Отец полулежал в мягком кожаном кресле с подголовником; рядом сидела мама и гладила мужа по руке. Маркус невольно замер на месте, хотя заранее знал, чего ожидать. Графу, чье здоровье оставляло желать лучшего, исполнилось пятьдесят четыре года, но из-за седины и сутулости выглядел он на двадцать лет старше. Маркус с трудом вспоминал то время, когда лорд Нарборо был бодр и деятелен. Сейчас ему показалось, что отец умирает: губы у него посинели, закрытые глаза запали.
– Мама!
Леди Нарборо подняла голову и улыбнулась.
– Марк, так и знала, что ты не задержишься. Джордж, Марк пришел.
Отец с трудом поднял веки, и Марк вздохнул с облегчением. Нет, отец не умрет – по крайней мере, сейчас. Темно-серые глаза, так похожие на его собственные, смотрели сосредоточенно и живо.
– Что случилось, отец?
– Какая-то девушка… принесла вот это. Не знаю зачем. – Правая рука графа беспокойно задвигалась.
Маркус опустился на колени у кресла; мать тут же встала.
– Вот… – Отец сжал пальцы сына и кивком указал на свой письменный стол, на котором лежал вскрытый пакет. – Мальчик мой! – Отец понизил голос до шепота, и Маркус склонился к нему. – Опять то старое дело – Хебден и Уордейл. Я думал… все давно забыто! – Граф снова закрыл глаза. – Не волнуйся. Я пережил потрясение, только и всего… Проклятое сердце!
Леди Нарборо встретилась взглядом с Маркусом. Маркус пощупал отцу пульс и негромко сказал:
– Он выживет.
Экономка принесла чай. За ней пришел лакей с настойкой белладонны. Они вдвоем усадили графа повыше; леди Нарборо стала поить его чаем. Убедившись, что мать занята, Маркус подошел к столу и осмотрел пакет, ставший причиной беды. Обычная плотная оберточная бумага, перевязанная бечевкой и запечатанная красным воском. Почерк на бумаге размашистый, скорее всего, мужской. Маркус нагнулся, принюхался: духами не пахнет.
Рядом с ножом для разрезания бумаги он увидел моток скрученной веревки – толщиной, наверное, в целый дюйм и какого-то странного цвета. Приглядевшись, Маркус понял, что веревка скручена из множества тонких, мягких нитей – синих, красных, желтых, белых, коричневых и черных.
Нахмурившись, Маркус взял веревку, но она, словно змея, заскользила у него между пальцами. Потом он заметил петлю, узел – и сразу все понял. Перед ним не обычная веревка, а шелковая; на такой вешают не всякого, а только обладателя титула. Если можно так выразиться, шелковая веревка – своеобразная привилегия.
Отец сказал «Хебден и Уордейл». Один – жертва, второй – его убийца. Два мертвеца. И теперь, спустя почти двадцать лет, их ближайшему другу принесли такую веревку. Совпадение? Вряд ли. Очевидно, отец думает так же…
Покосившись на отца и убедившись в том, что тот в прежнем состоянии, Маркус незаметно вышел из кабинета. Со стороны Белого салона слышны были громкие женские голоса, но в холле он никого не увидел, кроме Уэллоу, который ждал врача.
– Уэллоу, что, черт побери, здесь происходит?
Внушительный дворецкий, склонив лысую голову, нахмурился и поджал губы.
