Поезд мчался сквозь ночь. Мелькали в темноте чёрные силуэты деревьев. Иногда вспыхивали и гасли огни придорожных деревень и городов. В купе тускло и желто светила лампочка, роняя круглое световое пятно на столик. Было тихо. Казалось, что поезд мягко покачиваясь, несётся из Ниоткуда в Никуда и нет этому пути конца. За столиком сидел мужчина лет сорока пяти, в тёплом свитере. Напротив, прислонившись к стене, дремал старик в меховом жилете. Коричневое от времени лицо старика было сплошь расчерчено тонкими морщинами, словно паутиной. Мужчина нервничал, это не давало ему спать. Постельное бельё с подушкой рулоном лежали на краю полки. Он суетливо копался в сумке, перебирая её содержимое.
– Эй, дед, – позвал мужчина, прерывая раздражающую его тишину. – Не хочешь маленько для сугреву?
У него был простуженный, чуть с хрипотцой голос. Мужчина достал из сумки бутылку водки и пластмассовую зелёную кружку. Старик открыл глаза. Взгляд его скользнул по бутылке и обкусанным ногтям на руке, держащей эту бутылку.
– Я не пью спиртное. И тебе не советую. Печень у тебя никуда не годится, – отозвался он и придвинулся ближе к столику, вынырнув из полумрака в жёлтый свет.
Старик немного растягивал слова. Его голос звучал тихо, певуче.
У старика были узкие чуть раскосые глаза и редкие седые волосы.
– Почему ты решил, что печень у меня больная? – спросил мужчина. Ему было всё равно, что там решил себе старик. Не хотелось сидеть в тишине. Но бутылку он не раскупорил, поставил на столик.
– Глаза твои об этом говорят, – сказал старик. – Больные у тебя глаза.
– Это от недосыпа они так говорят. К тёще ездил. Врач позвонил три дня назад, сказал инсульт. Должна была помереть к утру. Мы с женой на самолёт и полетели. Весь рейс трусился как Каштанка. Боюсь летать, всё кажется, что сейчас крылья оторвутся и рухнем. Самолёт ещё какой-то попался маленький, допотопный. Какой-то дурацкой авиакомпании… Херак Авиа… Ну или похоже. Пока долетел, во всех грехах успел раскаяться и во всех богов уверовать. А тёща оклемалась. Вот у кого здоровье! Девятый десяток разменяла. Третий инсульт пережила. А хоть бы чё! Я на поезд и домой. На работу надо. И дети одни. А жена там осталась присмотреть, пока выпишут. Столько раз к себе звали, а тёща не хочет, – в голосе мужчины звучала досада и раздражение.
Руки его требовали какой-то деятельности. Мужчина взял со стола пластмассовую кружку и стал её рассматривать, протирая пальцами край.
– Тёща твоя тебя переживёт. Зря ты на её жилплощадь рассчитываешь, – тихо сказал старик и улыбнулся, обнажая редкие потемневшие зубы.
– Как это переживёт? Да ей лет уже… Смерть поссать отпустила. Как она меня переживёт? Ты что, ясновидящий? – усмехнулся мужчина.
Тёща держалась за жизнь мёртвой хваткой. Она путалась в воспоминаниях, жаловалась на отёки, давление и нервы, но упорно не освобождала трёхкомнатную квартиру. Пару раз в год у тёщи случался очередной приступ и надо было мчаться к ней, чтобы успеть попрощаться. И каждый раз тревога была ложной.
– Я яснознающий. Я шаман, – тихо и просто ответил старик, как будто это должно было всё объяснить.
– То-то я смотрю глаза у тебя узкие. Ты калмык? Или башкир? – мужчина снова потянулся за бутылкой, намереваясь раскупорить её. Разговор пошёл, пора было разливать. Хотелось залить досаду. Он уже нашёл покупателя на квартиру, а хозяйка опять показала кукиш. Вот же вредная баба!
– Я монгол, – уточнил старик и снова улыбнулся тонкими губами. Его чёрные глаза смотрели внимательно, словно пытались прочесть мысли попутчика.
– А говоришь чисто, без акцента, – отпустил комплимент мужчина. Старик казался ему глуповатым. Но это ерунда, им не теоремы тут доказывать. А то, что дед «с приветом», так ему по возрасту уже положено.
– Давно живу, научился, – сказал шаман.
– Меня, кстати, Миша зовут, – протянул мужчина руку через столик.
– Что же ты, Миша, так запросто чужому человеку своё имя называешь? А если человек злой? Порчу наведёт. Или душу твою в рабство заберёт, – сделал замечание старик. На рукопожатие он не ответил. Ну и пёс с ним! Может, у них, у шаманов так принято.
Михаил засмеялся в ответ на поучения старика. Вагон мягко покачивался, колёса отстукивали своё вечное «чух-чух». Белые занавески на окне отделяли жёлтый уют купе от беззвёздной октябрьской ночи. Почему-то отступила тревога. На душе вдруг стало легко, как будто что-то изменилось в его жизни прямо сейчас.
– Дед, ну какая порча в век космических технологий? Тебя-то, как звать? – спросил он.
– Так и зови, дедом. Можешь шаманом, если хочешь, – ответил попутчик.
Старик положил руки на столик. У него были длинные пальцы, обтянутые тонкой коричневой кожей. Он весь напоминал высохшую ожившую мумию. А одежда на нём была самая обычная, современная, только не по размеру. Как будто с чужого, более широкого плеча.
– А почему ты не в перьях и цацках? И где твой бубен? – Михаил поднял руки над головой, имитируя удары по бубну, и закатил глаза для достоверности образа.
– Цацки, как ты говоришь, нужны для общения с духами. А с живыми людьми можно и так. Пока глаза живые, в них можно душу прочесть. Зачем мне бубен? Я и так про тебя всё знаю. И про твою жизнь, и про мечты, и про проблемы, и про твоего демона, – улыбаясь ответил шаман.
– Про демона? У меня и такое есть? А куда ты едешь, шаман? – спросил Михаил. Старик забавлял его.
– Должок взыскать. Задолжал мне один хороший человек, а это нехорошо. Вдруг смерть случится, а он дела земные не завершил. Плохо это. Вот еду. Душу его спасать, – старик снова растянул тонкие губы в улыбке.
По выражению его лица не было понятно, шутит дед или говорит серьёзно. Что-то было в нём неправильное, но что Михаил не мог понять.
– Чудные ты вещи говоришь. Значит, не будешь водку? Ну а я, пожалуй… Подумаешь печень… Один раз живём. Здоровым умирать обидно. Так что хай с ним, с Марусем… – Михаил принялся раскупоривать бутылку.
– Лучше попробуй моего чаю, – торопливо предложил шаман и достал из своей сумки термос. – На травах и хвое. Здоровье укрепляет, бодрит, разум очищает. Твоя простуда вмиг пройдёт. Давай твою кружку.
Шаман налил в пластмассовую кружку пахнущую хвоей тёмно-коричневую жидкость. Аромат леса заполнил купе. Михаил сделал глоток.
– Фу, ну и гадость! Горький, пить невозможно, – скривился он. Горячая горькая жидкость обожгла язык. Вяжущее послевкусие неприятно сковывало рот. Михаил почавкал губами, пытаясь избавиться от противного вкуса.
– Да это только два первых глотка. Пока чай с тобой знакомится. Ты пей, не бойся. Вот, закуси пирожком. Ты таких не ел, с зайчатиной, – сказал шаман и потянулся в сумку за пирожками.
