Глава 1. Разговор с портретом
– Сволочь, Шурик, ну какая же ты сволочь, – шептала себе под нос Зинка, вытирая рукавом соленые слезы.
Она не обращала внимания на дождь, который противно моросил, основательно подтвердив наступление осени. Листья опали, неприлично оголив стволы деревьев, равнодушно бросая их на растерзание холодов. Это сейчас полностью дополняло Зинкино настроение. Ком, стоявший в горле последние две недели, теперь растворился и превратился в слезы. Горькие слезы лились из самой души, она не плакала так даже на похоронах деда.
Зинка с детства знала, что слезы – это слабость, а слабый человек очень уязвим. Этому научил ее дед, как же его сейчас не хватает, как же плохо без него. Он обязательно бы нашел нужные слова, усадил бы ее в кресло в своем кабинете, налил бы чай в граненый стакан с железным подстаканником, гравировка на котором гласила: «Савелию Сергеевичу на долгую память от соратников», и сказал бы: «Ну, давай разбирать твою проблему по косточкам». И сразу же после его разборов она переставала быть проблемой, а становилась просто обстоятельством, которое необходимо преодолеть.
– Ну зачем ты ушел? – крикнула Зина в пасмурное московское небо, – почему бросил меня?
Небо, словно не заметив этой ее истерики, благоразумно промолчало, а Зинка с новой силой стала увеличивать влажность в и так довольно сырой Москве. Сейчас она уже не понимала, по кому плачет – по предателю Шурику или по любимому деду. Дождь разошелся не на шутку и вместо моросящего душа полился сплошным потоком, поэтому в свой подъезд Зинка уже вбегала совершенно мокрая. Пробежала мимо лифта, она не любила это старое сооружение, похожее на голодного дракона, который со страшным скрипом старается проглотить побольше людей, и стала медленно подниматься по лестнице. Она жила в этом доме с самого детства, знала каждую ступеньку: они были широкие, красивые и до квартиры их было ровно сорок. Когда-то маленькой девочкой спускаясь по ним, она представляла себя принцессой, актрисой, а позже и президентом страны, маленькую Зинку дед всегда приучал мечтать глобально. «Понимаешь, Зинаида, – говорил он, – только тот человек, который хочет полететь к звездам, обязательно поднимется в небо. Наши желания и мечты где-то на уровне метафизического и пока не изучены человечеством, но, поверь мне, загадка успеха любого индивида лежит именно в них». И вот она, невзрачная девушка, и мечтала о красавце женихе. В ее двадцать два года подруги уже побывали замужем, а некоторые, самые шустрые, даже успели развестись, а она продолжала мечтать, стараясь не размениваться на мелочи. Правда, месяц назад ей показалось, что мечты начинают сбываться. Неужели показалось?
Тяжелая дверь впустила ее в пустую квартиру, сейчас она была холодная и неживая, будто умерла две недели назад вместе со своим хозяином, а ведь еще четырнадцать дней назад дед, шаркая домашними тапками, которые теперь торжественно стояли на тумбочке, как экспонат в музее, вышел бы ей навстречу и, мигом оценив обстановку, поставил бы ее мир на место. Но деда нет.
Скинув с себя мокрую одежду и закутавшись в махровый халат, она налила горячий чай в дедову кружку и по привычке уселась в огромное кресло в кабинете. Над рабочим столом висел портрет неизвестного Зинке автора, на нем дед, еще молодой мужчина с огоньком во взгляде, одними глазами улыбался внучке.
– Тебя нет, – стала разговаривать она с портретом, – но есть кресло, чай и проблема. Попробую сама. Итак, Шурик. Да, я его люблю, но не чувствую от него ответа. Мне кажется, что он просто такой человек – безэмоциональный, мы начали с ним встречаться буквально за две недели до твоей смерти, и я просто не успела вас познакомить. Так вот, он по натуре холодный, не умеет выражать свои эмоции.
Горячий чай и воспоминание о Шурике заставили Зинку улыбнуться.
– Но зато он очень трепетный, – продолжила она убеждать портрет, – мы с ним много разговариваем, ему все интересно про меня. А ты знаешь, какой он стеснительный, боится ко мне даже прикоснуться. Еще Шурик постоянно занят, и у него много друзей, с которыми ему необходимо встретиться. Ты думаешь, я его оправдываю, – грустно констатировала она, глядя на портрет на стене, – и скажешь, кто любит, тот обязательно найдет на тебя время. Но ведь бывают разные обстоятельства, неотложные, правда? – попыталась Зинка спорить с молчаливым собеседником, но в душе она все понимала: после смерти деда они практически не встречались с Шуриком, их свидания ограничивались несколькими очень скомканными встречами днем в кафе или он приходил к ней вечером пьяный и рассказывал какие-то невероятные истории. Потом, обняв ее, засыпал в гостиной на диване.
– Да, сегодня я очень обиделась, – продолжала Зинка самостоятельный разбор проблем, – когда он пришел на встречу, то был очень недоволен и раздражителен, ведь это я настаивала на ней. Посидев в кафе всего десять минут, он убежал, чтобы встретиться с другом. Да, я увидела, как он садится к девушке в машину, но кто сказал, что друг не может быть девушкой? Да знаю я, – махнула она рукой на портрет, – ты всегда считал, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует, но это твое личное мнение и не истина в последней инстанции. Пойми, – уже совершенно другим тоном продолжила она, – я не могу без него. Когда он рядом, мое сердце бьется сильнее и я готова все ему простить и в любую чушь поверить. Скажешь, глупости! – опять закричала она и по холодному паркету подбежала к старому зеркалу, висевшему тут же в кабинете. – Смотри, какая я страшная, – предложила она, как будто дед был рядом и мог взглянуть вместе с ней в старое зазеркалье.
Сейчас отражение в зеркале подтверждало ее слова. Мокрые рыжие волосы редкими сосульками покрывали махровый халат. Глаза хоть и были всегда ее гордостью, неся в себе редкий зеленый цвет, сейчас потухли и стали болотными в обрамлении бесцветных рыжих ресниц. Ну а веснушки, вечное наказание, несмотря на осень, еще ярче проявились на ее лице. В общем, так себе зрелище – ни прибавить, ни убавить.
