«Теперь, вот, неизвестно, что хуже: иметь крепкую память, или прозябать в беспамятстве? Ага, тоже мне – «джентльмен удачи» доморощенный! «Тут помню, а тут… не помню». И оправдываться нечего: не уберег девчонок. Ну и что, что с лету втемяшился в эти развалины? «П-п-п-ростите, а к-к-креп-пость тоже я развалил?».
Не смешно! Сколько дней я тут? Ствол не работает, батареи – по нулям, фонари – сдохли. И Меч – всего лишь, бесполезная железка. Десантный нож и тот едва не потерял. Случайно запнулся, когда вслепую, но фанатично, искал выход из этих злополучных развалин. И выходов не нашел, и на нож только тоже случайно ногой наткнулся, хотя, кажется, и не велик уготованный ему каземат. Кругом только бесконечный мертвый Камень… и Пустота. И можно было бы предположить, что водит его по кругу, да отчетливо слышится манящее журчание воды. Он уже и решил, было, что блазнит это ему, но покликал – покричал в темень, да эхо «неразговорчивым» оказалось. Так, как бы, и не бывает. Вода, вода! А ведь зарекся «забыть» про воду, хотя как о ней забудешь, постоянно слыша ее серебряный звон.
К слову, о памяти. Последнее, что довелось ему услышать на Драмине, – это вскрик (Рамитарамы?) и… серебряный звон воды. Но, поскольку Рамитарамы на Драмине не должно было быть, то…».
«Вот тебе и ТО! И ничего похожего на действие Зеркал он тогда не почувствовал. А значит …. Ничего это не значит. Совсем ничего. Даже, если учесть, что под Строгором существует реликтовый Лабиринт, то и перебросить Лучника должно было в такой же реликтовый. На Асту? На любую из пяти. Планетная система удерживалась еще до рождения Строгора и Са Тала, – хотя и это не однозначно. Однозначно, что этот Лабиринт – не на Асте. Страж утверждал, что прошел все его закоулки. Но все карты путает вскрик Рамитарамы. Все ли закоулки прошел Страж? Мог ли он не побывать здесь? Конечно, мог. Сам Страж предупреждал, что Лабиринт постоянно растет.
И, вот, ведь, где заковырка: свободного времени – хоть отбавляй, а додумать некогда! Тьма гнетет? Разумеется, гнетет и гнет, и связывает по рукам и ногам, и мысли мечутся, как птица в клетке.
И начинать надо с самого начала».
Лучник опасливо и, как бы, суеверно оглянулся, – этого еще не доставало!
С самого начала – это, когда девушек одну за другой начал затягивать туман – сиреневый, на удивление, Не фиолетовый, как правило, сопровождающийся разрядами молний и ароматом озона, а именно сиреневый. Лучник в тот момент еще и запнулся за большой булыжник, а потом …. Что крикнула Рамитарама?
Все-таки темнота сильно подавляет память, даже зрительную. «Туда нельзя»? Или «Вера, вернись на рейдер»? Зачем? «Расскажи о проходе»? Понятно только одно: то, что с Рамитарамой была и Вера.
А это уже теплее. Это даже жарче: Вера вполне могла доставить Рамитараму на Драмину. Зачем? Ну, не для того же, чтобы добавить еще одну головную боль.
#
***
Так и выходит, что в его положении движение – хоть какая-то отдушина, а иначе, он просто сойдет с ума. Всегда так выходило.
Впрочем, и движение – всего лишь отдушина. Много ли еще времени пройдет, когда не только разум, но и тело поймет, что все бессмысленно, и тогда ….
Ну, вот, похоже, еще один шаг к сумасшествию сделан, коли до такой мысли докатился.
Да, и один ли шаг?
Все-таки сколько времени он здесь? Или здесь, как и на Асте, «нет времени»? А ведь, как ни мерь, так на так и выходит. Еще в самом начале, когда оклемался от потрясения, когда более-менее оценил свое состояние и смог подняться, решил, что шаги считать не будет. Он даже отрезки короткого забытья не стал фиксировать: хлопотно все это. Хотя …. Хотя три сна все же на корочке отразились. Особенно, предпоследний.
Те, первые-то, – «как под копирку» были.
После долгого блуждания по чапыжнику вываливается Лучник из леса и срывается с обрыва. А внизу – Талия. И пал лесной, кольцом охватывающий… последний островок этого мира.
Огонь ревет так, что Лучник через слово лишь и разбирает гневный шепот Талии.
«Могла ли я ду (мать), (чт) о до (живу) (до) этого вре (мени)? Объясни мне, неграмотной, зачем сюда их за (со) бой притащил?», – Талия оборачивается к Лучнику – Сгорит же Знание. Воды-то ни капли нет».
Талия тяжело опирается на суковатую палку, и невидящими глазами всматривается в лицо Лучника.
«Сказать-то в оправдание что можешь? Али нечего сказать, унучек?».
Даугратинья? Нет, все-таки Талия. Всего дважды и видел ее Лучник, но она это.
«И кто надоумил тебя только? И Петлю свою бесхозной оставил, и дев…». Талия обреченно машет рукой.
– Вода. Есть под пещерой. – Пытается оправдаться Лучник, но Талия только замахивается на него старческой рукой: «Молчи, неразумный. От твоей воды так полыхнет, что дотла Время выжжет».
И Талия истаивает, испаряется в облаке смердящего дыма.
Так и в третьем, последнем, сне началось. Только вдруг, откуда ни возьмись, огненный дракон появился. И хохот дикий всю округу потряс:
«Не я ли предупреждал, что загубите свой мир, если упрямиться будете? Получите, распишитесь».
«Ты, стало быть?», – и бледное сморщенное лицо Талии вообще белым стало, – «Это я предупреждала…».
Хохотнул, было, понови дракон, да разом смех и оборвал: «Не за тобой правда, а за мной. И ты – давно уже никто. Думаешь, столикого одолела, так и меня сможешь? Попробуй, коли так, а я повеселюсь».
Но хохот, тем не менее, стих.
«А рядом с тобой Строгор, я понимаю? Не посеял еще меч свой? Ну, это уже меняет дело. Отдашь меч по-доброму, всех девиц твоих, кроме двух, и я по-доброму отпущу, и Силу не востребую».
Не ожидал нечестивец от старухи такой прыти: кинжал с пояса Лучника сорвала и в дракона метнула. Для пернатого это – как для слона дробинка, но Талия не на нож и надеялась: главное – дракона опоры душевной лишить.
И лишила-таки: ринулся дракон с небес, в Талию вцепился, и о Строгоре забыл, а у того руку сама к мечу метнулась ….
Тем сон и закончился. Не тем, конечно, а вспышкой огненной и презлющим криком в, валом ринувшейся к Лучнику, темени: «Не понял, значит? А я надеялся, поладим мы. Что ж? Теперь враги мы кровные. Все ворота, все калитки открою, но этому миру недолго жить осталось…».
И следом – слабеющий голос Талии: «Просыпайся, Лучник. Настало время Знание в один кулак собирать…».
Он бы и рад проснуться, да темнота, кажется, еще ядреней становится, хотя и неподходящий этот эпитет к темноте. Мать, точно, не одобрила бы. Впрочем, это не так и важно. Гораздо важнее то, что сейчас вспомнилось. «Как там Талия сказала? Весь мир от той воды вспыхнет? Нет, от той воды так полыхнет, что мир, – нет, время, – дотла выгорит. Что за вода тут такая?».
