Я шла, не торопясь, слыша скрип снега под ногами. Ужасающий
оглушительный скрип и завывание ветра. Не могла оглянуться назад. Хотела и не
могла. От боли сводило все тело судорогой, и рыдания раздирали изнутри. Такие
жалкие и беспомощные рыдания, от которых, казалось, я разрываюсь на части.
Иногда наши желания сбываются самым чудовищным образом.
Самым невероятным и издевательским, как будто кто-то их подслушал
и, вывернув наизнанку, преподнес вам на блюдечке, и вы, истекая кровью,
понимаете, что лучше бы они не сбывались, чем сбылись вот так. Я мечтала от
него избавиться и сбежать, а сейчас уходила все дальше от Огнево и понимала,
что меня тянет назад. Невыносимо и больно тянет обратно. С каждым шагом-надрыв
до адской боли внутри, и я сдерживаюсь, чтобы не побежать. Быстро, сломя
голову. К нему. Обратно. Валяться на полу рядом с ним и ждать…ждать одного
единственного удара сердца, а потом…потом снова ненавидеть проклятого цыгана…Потому что я, Ольга Лебединская, не имею права на иные чувства.
Мне даже казалось, что я не
ушла. Что мне все это чудится, а на самом деле я лежу там, распростертая на
ковре рядом с ним и трогаю все эти бесконечные шрамы на его лице. После того,
как сняла маску, мы не сказали друг другу ни слова. Он оседал на пол, и я
вместе с ним, цепляясь за сильные плечи, погружаясь в эту едкую боль в его
глазах, захлебываясь ею, чувствуя, как она меня душит, завязывается веревкой на
шее, перекрывая кислород. Он до последнего смотрел мне в глаза, а я до последнего
хаотично гладила его лицо и тихо выла, как раненая волчица. Страшным низким
звуком. Никогда раньше не думала, что человек способен его издавать, и когда
поняла, что это я, мне стало жутко. Пальцы трогали и трогали его «улыбку» -
оскал смерти, который казался таким чудовищным, который ввергал людей в
суеверный ужас и панику. Только восставшие из мертвых могли носить такие шрамы.
Я никогда не боялась того, что скрывалось под маской… я боялась того, что
скрывалось у него под кожей, в венах, в сердце и в крови. Любить не
страшно…страшно не знать, кого ты любишь. И я боялась любить Ману Алмазова и
все же любила. Второй раз… и опять его же. Я выбирала именно этого мужчину
дважды в своей жизни: и будучи совсем наивной девочкой, и став взрослой
женщиной. Теперь я точно знала, что именно чувствовала к цыгану
в маске и за что так яростно его ненавидела – за то, что не имела права
любить его.
Почему они говорили, что он уродлив…мне он казался таким же
красивым, как и пять лет назад. Они не портили его. Шрамы. Они лишь были
доказательством того, насколько его искалечила судьба. Нас обоих. Ужасающая правда
о том, кто он такой. С кем я проводила тогда свои ночи, в кого влюбилась юная дочь олигарха Лебединского – в кровного врага своего отца. Какая насмешка судьбы!
Издевательская ирония. В то время, как наши отцы думали о том, как уничтожить
друг друга, их дети сходили с ума от страсти. У нас не было никакого морального
права на эту любовь. Нет его и сейчас… и никогда не будет. Ненависть и океаны
крови вечно будут стоять между нами непреодолимым препятствием.
Разум подбрасывал воспоминания…Неизменная маска цыгана повсюду, как
тень, где бы я ни была. Да, он не нарушил своей клятвы в отличие от меня. А я…я
нас предала. Я перестала быть собой… я стала той, кем была рождена – дочерью Олега Александровича Лебединского, жаждущей смерти каждого цыгана. Только сейчас я уже не знала, какая
из этих женщин настоящая, чирЕклы или Ольга Лебединская. Мне казалось, что каждая из них
по-своему настоящая. Одна оплакивала своих людей, а вторая
билась в агонии на груди умирающего цыгана и проклинала вражду двух семей. Проклинала
себя за то, что смогла сдержать клятву, данную Геннадию.
Я тогда бросилась прочь из комнаты, вниз по ступеням в подвал к Саре.
Умолять дать ему противоядие. Отчаяние сводило меня с ума. Я валялась у нее в
ногах и предлагала
взять взамен что угодно. Даже мою жизнь. А она качала головой и говорила, что
это невозможно. Она не посмеет тронуть жену баро. Ведьма гнала меня
прочь. Где-то краем сознания я понимала, что она права. Надо бежать отсюда как
можно скорее, как можно дальше, потому что меня раздерут на части, как только
узнают, что я натворила…Там, за стеной, ждет свобода и отряд моего брата,
готовый напасть на Огнево. Но я не могла уйти.
Я не могла его оставить там одного. Моя ненависть, моя нетерпимость
не дала мне увидеть правду. Люди слепы в жажде мести. Они смотрят глазами
ярости на всё, что их окружает, и ярость искажает восприятие. Отец всегда
говорил, что эмоции - извечный враг в любой войне. Я же превратила их в оружие
против того, кто любил меня. Но разве что-нибудь изменилось бы, узнай я его
раньше? Разве не стояли бы между нами реки крови, убитый брат и мои
растерзанные люди? Разве не дала я клятву уничтожить проклятого цыгана при первой же
возможности? Слишком многое стояло между нами и будет стоять всегда. Мы враги и
останемся ими навечно. Это впитано с молоком матери.
- Уходи, я сказала. Уходи. Все не такое, как тебе кажется, а Сара не имеет права
говорить. Поздно теперь! Прочь отсюда! Прочь из Огнево!
