Глубоко в закоулках мозга я храню список желаний. Например, я хочу, чтобы моя сестра Ниндзя-Грейс поступила в институт на Северном полюсе и приезжала погостить домой раз в год. На сутки. Еще я хочу помочь Шерлоку Холмсу разгадать какую-нибудь совершенно невероятную тайну, самую сложную из всех, что ему когда-либо попадались. Если она будет связана с зомби, то совсем прекрасно. Я хочу стать первым из людей, кто совершит полет на Луну в одиннадцать лет. Когда я прилечу туда, то скажу: «Это совсем маленький шаг для человека и огромная головная боль для его мамы». Я хочу, чтобы моя собака перестала пожирать планеты и выташнивать их на ковер. И наконец, моя самая большая мечта – это чтобы папа меня любил.
Этого добиться будет сложнее всего. Сложнее даже, чем уговорить маму отпустить меня в путешествие длиной в 3 844 000 километров (примерно столько от Земли до Луны). По правде говоря, я и без отца неплохо обхожусь. Не то чтобы это было легко, но до сих пор мне удавалось запихнуть свои чувства куда подальше и не выпускать наружу. Ну, до сегодняшнего дня. А сегодня все изменилось.
Вот я сижу в гостиной и ем бутерброд с арахисовым маслом. И тут на экране телевизора появляется папа. Прямо у меня под носом! Прямо здесь, в нашей гостиной, куда он не приходил уже многие годы. Хлеб прилипает у меня к нёбу (вот за это я и люблю бутерброды с арахисовым маслом; оно такое липкое, что странно, как его еще не продают в тюбиках вместо клея). Чтобы не задохнуться, мне приходится как следует повращать языком. Можно сказать, что вечер понедельника в нашем доме не задался с самого начала.
Если бы я мог, я бы выключил папу. Щелкнул кнопкой, пока-пока, и пусть бы он растворился в черноте экрана. Но это как-то неправильно – без спроса делать собственного отца невидимым. Будто прочитав мои мысли, папа поднимает на меня взгляд, смотрит прямо в глаза и кивает. Сказать, что я удивился, значит ничего не сказать.
Ладно, должен сказать, что очень скоро мой шок сменился кое-чем другим: безмолвным восторгом. Я так рад видеть папу в Пэрэдайс-Пэрэйд, здесь ему самое место! Дело в том, что папа у меня стал телеведущим. Правда, нас разделяет стеклянный экран, но все равно это так чудесно, особенно для понедельника, что я улыбаюсь. Улыбаюсь как мальчик, к которому наконец-то вернулся папа. И еще как мальчик, у которого от арахисового масла слиплось во рту.
Ниндзя-Грейс входит в комнату, бросает взгляд на экран и раскрывает рот, как золотая рыбка.
– Папа! – сообщает она. – Папу показывают по телевизору.
Да она просто гений!
– Это еще что за хрень! – продолжает возмущенно сестра. – Для отцов должна существовать одиннадцатая заповедь. Не кради, не лжесвидетельствуй… не уходи из семьи, чтобы через четыре года вернуться в роли пафосного телеведущего. Как-то неправильно это все.
Что тут может быть неправильного? Я растерянно заморгал. Даже сам Моисей бы радовался, что папа снова появился в нашей жизни. Это же так здорово! Я, конечно, представлял себе его возвращение несколько иначе. В реальности обошлось без тысячи разноцветных кексиков с начинкой, что пятнами окрашивает ванильную глазурь. Папино имя мы шоколадной крошкой на этих кексах тоже не писали. Но это не важно: все равно он будет рядом, совсем у нас под носом. Мы сможем видеть его каждый день. Это будет телешоу, которое просто нельзя пропустить. Если Ниндзя-Грейс не понимает, как замечательно нам теперь станет, то она совсем выжила из своего крошечного умишка. Самая лучшая новость с того раза, когда мама купила мне скейт мшисто-зеленого цвета с особо крепкими подшипниками.
– Ты что, не рада его видеть? – спрашиваю я.
Во рту у Ниндзи-Грейс блестит нить слюны, натянутая, как струна банджо.
– Пришлите такси до психушки для Дэниела Хоупа, если он считает, что папа по телевизору – это хорошая идея, – говорит сестра. Струна лопается.
Кстати, Ниндзя-Грейс не всегда была Ниндзей-Грейс. Когда-то она была нормальной – настолько, насколько сестры вообще бывают нормальными. Но все изменилось, когда ей стукнуло тринадцать. Именно тогда Грейс стала словесным ниндзей. Словесный ниндзя – это тот, кто использует слова как оружие. Что бы вы ни сказали, они ответят вам потоком оскорблений. Считаете себя умным? Я бы на вашем месте не был бы так уверен: словесный ниндзя непременно ранит вас своими колкими замечаниями. Именно это и случилось с Грейс Хоуп, когда она стала подростком. Поэтому Ниндзя-Грейс и вопит сейчас:
– Этот человек умер для нашей семьи.
Словесный ниндзя кидает мне в спину кинжал!
– И лучше бы тебе с этим смириться, если ты не хочешь неприятностей, – стреляет Ниндзя-Грейс с губы.
Но что бы она там ни говорила, я все равно буду думать, что это просто здорово. Если отец внезапно прославился, то и дети его станут знаменитыми. Ребята в школе будут просить у меня автографы. С этого дня я стану звездой в школе Святой Девы Врат. Вижу как наяву: вот я открываю свой сайт, становлюсь звездой Интернета. Возможно, у меня даже будет своя страничка. Назову ее «Сын». Парни будут умолять меня стать капитаном сборной по футболу, а девчонки – писать у себя в блокнотах «миссис Дэн Хоуп». Тетки в столовой станут класть мне больше картошки с маслом и карри, и я скажу им, что просто лопну, а они скажут мне, что не лопну, потому что они обожают смотреть на моего знаменитого папу по телевизору. Наверное, мама именно это называет «подмаслиться».
По правде говоря, папа всегда хотел попасть в телик. Поэтому, наверное, зря я так уж удивился. Брать интервью, общаться с публикой, болтать без умолку – все это у него получалось отлично. Заметьте, нам и в голову не приходило, что он когда-нибудь уйдет из местной газеты, где работал журналистом. Как же мы ошибались. Промотайте всего четыре года – и оп! Он уже бросил жену и детей – и привет, звезда экрана.
Самое паршивое во всем этом – момент, когда он бросает детей. Папа ушел, когда мне было всего семь. День начался как обычно, а закончился тем, что мы с Грейс сидели на верхней ступеньке лестницы. В двенадцать лет сестра была еще нормальной. Внизу на кухне гремели ящики, и я, помню, решил, что мама сердится. Раз ее так злит готовка, думал я, то не нужен мне ее ужин. Наверняка это мясная запеканка. Меня она тоже бесила, потому что в фарше было полно резинок, которые стучали по зубам. Грейс говорила, что резинки правильно называть хрящами. Раздалось какое-то бум-бум, а потом долгий вздох, будто открыли бутылку с газировкой. Грейс посмотрела на меня и сказала, что, по ее мнению, речь совсем не о запеканках и хрящах. Папа пытался успокоить маму, но это заводило ее еще больше. Она все твердила, как огорчает ее
