Исай несколько раз объехал квартал. Нет, он не переживал, что за ним кто-то следит, и поглядывал в зеркало заднего вида совсем не из-за беспокойства, он просто искал свободное место в забитом машинами районе на западе столицы, ждал, когда какое-нибудь припаркованное авто отчалит и освободит для него пространство. Несмотря на одностороннее движение, он сдал бы назад без всяких колебаний. Да, осторожно. Да, включив аварийный сигнал. Прижался бы, если надо. Извинился с улыбкой. Попросил бы вежливо. Полицейских не было, дорожных камер тоже, Алиса из навигатора честно бы предупредила по поводу последних. А два человека всегда найдут, как договориться друг с другом, если хотя бы один из них не хочет обострять. Исай научился прятать свои сиюминутные желания, когда такое было необходимо для достижения главной цели.
Он минут пятнадцать колесил по уже понятной и изученной дороге. Оставить машину где-нибудь во дворах возможности не было. Хотя проезды возле домов и блестели заманчиво проплешинами пустот, куда могли стать несколько автомобилей сразу, но на въезде каждого двора стоял шлагбаум, вмонтированный товариществом собственников жилья. Все эти товарищи, наверное, никогда не вызывали «скорую» или пожарную машину к своему подъезду для собственного погибающего ребенка или для тушения выстраданных жизнью квартир. Поэтому они с легкостью придурковатости подростка устанавливали препятствия для въезда на отдельные территории города, считая их своей собственностью, а управляющие компании им потворствовали. Хорошо, не додумались до чего посложнее. До противотанковых ежей, например, или, хуже того, минных заграждений, которые можно было бы отключать и включать коренным обитателям локальных многоэтажек с помощью пикалки в кармане. Похрен, что кому-то другому надо, главное – двор свободен и дышится легко.
Наконец Исай утомился медленно объезжать территорию и съехал в другую сторону от нужного дома. Там, метрах в пятиста, он все-таки поймал взглядом сдающий с парковки седан, мысленно поблагодарил вселенную, улыбнулся и вкатил свое авто на бесплатное место, слегка подруливая, едва работая только педалью тормоза и чувствуя габариты своего автомобиля как собственное тело.
Закрыв машину, он снова воспользовался навигатором, который приятным женским голосом сообщил Исаю о количестве метров до нужного ему адреса, прочертив маршрут на карте экрана. Мужчина набрал на телефоне сочетание цифр и произнес в трубку, что будет через четырнадцать минут. Ему указали номер подъезда и попросили еще раз набрать, когда он будет рядом, чтобы продиктовать код домофона.
Он шел улыбаясь и внимательно разглядывая прохожих. Всматривался в их лица, вглядывался прямо в глаза. Некоторые, особенно совсем пожилые женщины, улыбались в ответ. Другие испуганно отшатывались: мало ли чего можно ждать от незнакомца, который оголяет свои зубы и пялится на тебя в упор. Если Исай обгонял кого-то, он вдыхал запах прохожего и наполнялся новыми ощущениями. От человека в потертом синем рабочем комбинезоне резко пахнуло потом. Исай вспомнил, что такой запах он чувствовал в детстве от своего деда, который жил за городом и не сидел ни минуты, а постоянно что-то делал: то строил сарай во дворе, то окучивал яблони в саду или копался под капотом машины, выкатив ее на самый солнцепек. Его рубашка цвета хаки пропитывалась темными пятнами, как будто сухая земля, которая истосковалась по влаге. Капли пота с широкого мясистого носа падали прямо на карбюратор желтой «Нивы», дед постоянно вытирал глаза, потому что его длинные седые брови и ресницы забивались соленой водой, стекающей со лба. Исай очень любил старика. Когда тот умер, Исай обнял его коричневый пиджак, в котором тот работал в прохладное время года, и вдыхал родной запах, не желая отпускать дедулю и в то же время понимая, что его не вернешь.
Сейчас Исай услышал почти такой же запах, и как будто его сердце застучало чаще от воспоминаний. Но он, конечно, понимал, что ему не пять лет, а человек в комбинезоне совсем не отец его матери. И все равно наверняка прохожий был хорошим человеком. Может быть, даже совсем молодым. Возможно, гораздо моложе Исая и годился ему в сыновья, со спины не было видно, но Исай чувствовал, что тот пах хорошим человеком. Как дед в его детстве.
Еще была какая-то дама с собачкой на поводке, такой мелкой, противной, гладкой, как валенок, бежевого цвета, с лупатыми коричневыми, как говно, глазами, завернутым в кольцо острым хвостом и черным, тыкающимся в разные стороны носом. На даме, больше походившей на бабу, торгующую на остановке вещами из «Фикспрайса», был коротко стриженный парик. Казалось, что он сделан из вычесанной шерсти ее лупатой собаки. От бабы резануло табаком. Целой сгоревшей табачной фабрикой. Еще в запахе была немытость и вонь собачьей шерсти, намокшей под дождем. Исай сказал себе, что важно успокоиться и не принимать все близко к сердцу. В конце концов, у каждого из них своя жизнь. По крайней мере, до поры до времени.
Почти у самого поворота к дому Исая ждал сюрприз, от которого ему стало влажно и вкусно на языке, как от первого поцелуя. Впереди шли две девушки. У обеих были длинные волосы одинакового темно-русого цвета, только у одной они подвивались на концах, а у другой были прямые. Но у обеих чистые, слегка развевавшиеся по легкому ветру, который будто возникал от движения изящных граций через тенистое и безветренное лето улицы. Исаю казалось, что он может разглядеть каждый волосок на их красивых головах. Он даже потянулся пальцами, чтобы ухватить один и не отпустить, а оставить его себе на память. Хозяйка точно бы не заметила, разве что машинально провела броским маникюром по темечку, проверяя, все ли в порядке. Но в последний момент мужчина почему-то напрягся и отдернул руку. Обе девушки смеялись, прерывая собственное щебетание. Обе замолкали одновременно на пару секунд, чтобы тут же возобновить едва уловимую его ухом болтовню, перебивая одна другую, обе жестикулировали аккуратными ладонями приятно взгляду, демонстрируя свои тонкие запястья. Исай разглядывал девушек со спины и лиц не видел, но ему снова было достаточно аромата. Они пахли жизнью, мечтами о счастье и радостью от того, что все еще впереди. Он закрыл глаза от удовольствия и остановился, чтобы отпустить от себя эту красоту и совсем не опьянеть от нахлынувших на него переживаний.
