Мегрэ легко запомнил эту дату, это был день рождения сестры его жены – 19 октября. А кроме того, понедельник. Он тоже должен был это отметить, потому что на набережной Орфевр существовало поверье, что по понедельникам убийства случаются очень редко. Ну и в довершение всего в этом году это было первое расследование, от которого повеяло зимой.
Все воскресенье накрапывал холодный и мелкий дождь, черные крыши и мостовые блестели, желтоватый туман, казалось, проникал во все оконные щели, даже мадам Мегрэ сказала:
– Придется заделывать окна.
Каждую осень, по меньшей мере лет эдак пять, Мегрэ обещал в воскресенье заделать окна.
– Лучше надень зимнее пальто.
– А где оно?
– Сейчас поищу.
Половина девятого утра, а в квартире еще горит свет. Пальто Мегрэ попахивает нафталином.
Днем распогодилось. По крайней мере не было дождя, хотя мостовые все еще не просохли и делались все грязнее, когда на улицах становилось людно. Потом, ближе к четырем часам дня, перед самыми сумерками, все тот же, что и утром, желтоватый туман опустился на Париж, приглушая свет фонарей и витрин.
Когда зазвонил телефон, в кабинете не было ни Люка, ни Жанвье, ни малыша Лапуэнта. Ответил корсиканец Сантони, новичок в уголовном розыске, до этого он десять лет отработал в подразделении по борьбе с азартными играми, а потом – в полиции нравов.
– Это инспектор Невё из Третьего округа, шеф. Хочет поговорить с вами лично. Похоже, что-то срочное.
Мегрэ схватил трубку:
– Слушаю, старина.
– Говорю из бистро на бульваре Сен-Мартен. Найден труп мужчины с ножевыми ранениями.
– На бульваре?
– Нет. Недалеко, в тупике.
Невё был старым профессионалом и сразу догадался, о чем подумал Мегрэ. Поножовщина, особенно в людном квартале, это малоинтересно. Обычная пьяная драка. Может быть, сведение счетов либо между местными, либо между испанцами и североафриканцами.
– Дело мне кажется странным, – поспешил добавить Невё. – Вам лучше приехать самому. Это между большим ювелирным магазином и магазином искусственных цветов.
– Еду.
Впервые комиссар взял с собой Сантони, и в маленьком черном автомобиле сыскной полиции ему стало не по себе от резкого запаха одеколона инспектора. Тот был небольшого роста и носил туфли со скрытыми каблуками. Волосы напомажены, на среднем пальце правой руки – огромный желтый бриллиант, скорее всего фальшивый.
На черных улицах чернели силуэты прохожих. Под ногами хлюпала грязь. На тротуаре бульвара Сен-Мартен собралось человек тридцать зевак, а двое полицейских в плащах с пелеринами сдерживали их, не давая подойти ближе.
Когда машина остановилась, карауливший их приезд Невё открыл дверцу.
– Я попросил врача дождаться вашего приезда.
В такое время в этой части Больших бульваров всегда особенно оживленно. Большие светящиеся часы над ювелирным магазином показывали двадцать минут шестого. Единственная витрина магазинчика искусственных цветов была плохо освещена и такая невыразительная и пыльная, что трудно было представить, чтобы кто-то отважился заглянуть в него.
Между магазинами – что-то вроде тупика, но настолько узкого, что он практически незаметен. Просто проход без единого фонаря между двумя стенами, который ведет, скорее всего, во двор, каких немало в этом квартале.
Невё прокладывал дорогу Мегрэ. Метрах в трех или четырех, в тупике, несколько человек поджидали его в темноте. Двое держали в руках фонарики. Пришлось подойти ближе, чтобы разглядеть их лица.
Здесь было холоднее и как-то более промозгло, чем на бульваре. Постоянно продувало насквозь. Пес, которого безуспешно старались отогнать, путался под ногами.
На земле у потемневшей от сырости стены лежал мужчина, одна рука подогнута под себя, другая, с побелевшей ладонью, откинута в сторону и почти перегородила проход.
– Умер?
Местный врач кивнул:
– Смерть наступила мгновенно.
Словно в подтверждение этих слов луч одного из фонариков покружился по телу, выделив и неожиданно укрупнив странно торчащий из него нож. Второй луч осветил профиль убитого, раскрытый глаз и щеку, оцарапанную, видимо, о каменную стену при падении.
– Кто его нашел?
Один из полицейских, который явно с нетерпением ожидал этого вопроса, вышел вперед. Лицо его оставалось почти неразличимым. Он был еще молод и очень волновался.
– Я делал обход. Всегда заглядываю во все тупики, знаете, есть такие люди, пользуются темнотой и устраивают всякие безобразия. Ну вот, и вдруг заметил – что-то лежит на земле. Сперва подумал, что пьяный.
– Он уже был мертв?
– Думаю, да. Но тело еще не остыло.
– В котором часу?
– Четыре сорок пять. Я свистком подозвал коллегу и немедленно позвонил на пост.
– Это сообщение принял я, – вмешался в разговор Невё, – и сразу же приехал.
Отделение полиции этого района находилось совсем рядом, на улице Нотр-Дам-де-Назарет. Невё продолжал:
– Я тут же попросил коллегу вызвать врача.
– Никто ничего не слышал?
– Насколько я знаю, нет.
Чуть дальше виднелась дверь с едва освещенным над ней оконцем.
– А там что?
– Дверь ведет в контору ювелирного магазина. Ею редко пользуются.
Перед выездом с набережной Орфевр Мегрэ велел передать сообщение в отдел криминалистики, и прибыли эксперты со своим оборудованием и фотоаппаратами. Как и все технические сотрудники, они занимались своим непосредственным делом, ни о чем не расспрашивали, только беспокоились, смогут ли работать в таком узком пространстве.
– А что там дальше, во дворе? – спросил Мегрэ.
– Ничего. Голые стены. Одна-единственная дверь, давно заколоченная, ведет в здание на улице Месле.
Было очевидно, что мужчину ударили ножом в спину, когда он сделал по проходу не больше десяти шагов. Кто-то бесшумно крался за ним, а никто из прохожих, двигавшихся сплошным потоком по бульвару, ничего не заметил.
– Я осмотрел его карманы и обнаружил бумажник.
Невё передал его Мегрэ. Один из криминалистов, не дожидаясь просьбы, направил на него луч лампы, намного мощнее, чем фонарик инспектора.
Бумажник был самый заурядный – не новый, но и не особо потрепанный. В нем лежало три тысячефранковых и несколько стофранковых банкнот, удостоверение на имя Луи Туре – кладовщика, проживающего в Жювизи, на улице Тополей, 37, а также избирательный бюллетень на ту же фамилию, листочек бумаги с пятью-шестью словами, написанными карандашом, и очень старая фотография маленькой девочки.
