Посвящается Наталье Я., которая упрямо делает меня лучше
Смерть – это не самое худшее, что может произойти с человеком.
Платон
Не знаю, что лучше – зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред.
Микеланджело Буонаротти
– Явился не запылился, – проворчал судмедэксперт Адам Гафтенберг, когда я, проскользнув под лентой ограждения, приблизился к нему.
Наши с ним отношения вряд ли можно было назвать дружескими. Нередко у меня возникало желание отвесить старому брюзге звонкий подзатыльник, однако тот факт, что Адам был едва ли не лучшим судмедэкспертом во всем Черничном королевстве, всегда останавливал мою руку в моменты праведного гнева. В наше время хорошие спецы встречаются до безобразия редко, и потому ты вынужден мириться с дурным характером талантливых гадов, как бы сильно они тебя ни раздражали.
– Я тоже по тебе скучал, Гафтенберг, – с глумливой улыбкой заявил я и легонько хлопнул старика по плечу, отчего бедолага едва не рухнул навзничь.
– Поаккуратней, верзила! – прикрикнул на меня Адам, инстинктивно прижимая к груди чемоданчик с рабочим инструментом и грозно хмуря тонкие, будто нарисованные, брови.
– Что тут у нас? – не обращая внимания на скрипучий голос старого ворчуна, поинтересовался я.
– Труп, как обычно, – буркнул Гафтенберг. – Хочешь, сам взгляни.
– Хочу, конечно. Уберите простыню, – взглядом отыскав дежурившего у ленты сержанта, велел я.
Он без лишних слов выполнил мой приказ и поспешно отступил в сторону, дабы не загораживать труп, а я шагнул к телу и, прищурившись, замер над ним. Возле мусорного контейнера лежал бородатый гоблин с клеймом цветочника на правой скуле; высокий и худющий, он был одет в опрятный серый пиджак и серые же брюки. Глаза покойного были широко раскрыты, а ноги босы.
– Личность установили? – уточнил я, опускаясь на корточки рядом с трупом.
От убитого пахло вином и корицей. Видимо, успел выпить порцию-другую глинтвейна незадолго до смерти.
– Да, – отозвался Гафтенберг. – Зеваки признали в нем Фег-Фега, хозяина магазина «На вкус и цвет», что на западной окраине бульвара.
– Местные говорят, он был слепым, – вставил сержант.
– Слепым? – переспросил я. – Никогда прежде не встречал слепых цветочников.
– Он был единственным в своем роде, – пояснил Адам. – Что-то вроде местной реликвии.
– А родственники у него были? Жена? Дети?
– Племянник Гут-Гут. Помогал ему в магазине.
– За ним послали? – я повернулся к сержанту.
– Да, но магазин закрыт на висячий замок, – развел руками тот. – Видимо, парень в отъезде.
– Или сбежал, – задумчиво пробормотал я.
– Думаете, это он убил Фег-Фега?
– Не исключаю такой возможности, – пожал плечами я.
– Прикажете направить к магазину патрульных?
– Нет, не стоит. Они могут простоять там до второго пришествия Рута да так ничего и не дождаться. Лучше я сам туда загляну, ближе к вечеру. Если парень так и не объявится, подадим в розыск, и дело с концом.
Сержант кивнул, соглашаясь, что так будет лучше всего.
– Давай пока забудем о племяннике, – предложил я, – и сосредоточимся на теле. Кто и когда нашел труп?
– Мальчишка лет девяти, живущий неподалеку, – ответил сержант. – Около двух часов дня он играл тут неподалеку и случайно наткнулся на мертвеца.
– Где мальчик сейчас?
– Дома, с матерью. Увиденное немало его шокировало.
– Ну еще бы… – пробормотал я.
Взгляд мой снова наткнулся на босые ступни Фег-Фега.
– Как думаешь, его могли убить из-за ботинок? – спросил я, обращаясь к Адаму.
– Только идиот покусился бы на гоблина из-за ботинок, – презрительно хмыкнул Гафтенберг. – Тем более – посреди Цветочного Бульвара, на глазах у десятка собратьев.
Я задумчиво кивнул, соглашаясь с его словами.
Всем и каждому известно, что гоблины неравнодушны к цветам. Более увлеченных флористов не сыщешь при всем желании. И Цветочный бульвар являлся, по сути, физическим воплощением этой безудержной любви – куча магазинов, оранжерей, целые живые сады. И конечно же в этих богатых коллекциях среди цветов попроще зачастую находились редкие и, как следствие, необычайно дорогие экземпляры…
– А вот это гораздо больше походит на правду, – одобрительно кивнул Адам, когда я озвучил ему свою догадку насчет раритетного цветка. – Уж точно лучше, чем версия с ботинками.
– И все же, как думаешь, зачем убийца их взял? – не унимался я.
– Думать – твоя работа, Тайлер, – хмыкнул Адам. – Я лишь констатирую факты. У него нет обуви, и он, судя по следу на шее, задушен. Как, зачем, почему – вопросы не ко мне. Я даю факты, а ты на их основе выстраиваешь теории и находишь виновных…
– Тогда просто дай мне проклятые факты, – с усталым вздохом сказал я.
Четыре года назад один вид покойного гоблина, вероятно, заставил бы меня понервничать, но сейчас я гораздо спокойней отношусь к подобным вещам. Приобретенный опыт с лихвой компенсирует редкую седину в волосах и слегка расшатанные нервы. В конце концов покойники становятся всего лишь частью твоей повседневной жизни. Вместо «Надо же – трупы!» ты начинаешь думать: «Опять эти трупы…» и давишь зевок, разглядывая очередного мертвеца.
Я покосился в сторону Гафтенберга, который, присев на корточки рядом со мной, делал пометки в рабочем блокноте. Движения судмедэксперта были скупыми, резкими; карандаш едва не рвал бумагу, а грифельные обломки летели во все стороны. Старик не стремился создать шедевр поэтического искусства. Это был своеобразный конспект, необходимый для дальнейшей работы, – никаких лишних деталей, метафор, гипербол и прочей бесполезной мишуры. Поставив финальную точку, Адам возьмет в руки фотографический аппарат и сделает несколько снимков, с разных ракурсов, под разным углом. Затем внимательно осмотрит ногти мертвеца и, если отыщет под ними частицы кожи или фрагменты запекшейся крови, повезет найденные образцы в лабораторию для дальнейшего анализа. Все это займет уйму времени и, возможно, не принесет никакой реальной пользы. Утомительно, долго, скучно.
Куда эффективней с глазу на глаз побеседовать с покойным и напрямик спросить, кто его убил. Узнать, что называется, из первых уст. Но проделывать подобные трюки на глазах любопытных зевак и тем более моего старого недруга Гафтенберга я не желал: некромантов в Бокстоне ненавидели все, от мала до велика.
А ведь начиналось все довольно мирно. Когда эта школа магии только зарождалась, народ Черники связывал с ней большие надежды. Каждый мнил, что она со временем вырастет во что-то вроде неиссякаемого источника бессмертия, однако вскоре стала ясна полная абсурдность этих надежд. Некромантия позволяла возвращать мертвых к жизни – ни больше ни меньше. Она не способна была восстанавливать поврежденные временем ткани человеческого тела. Иными словами, некромант не мог гарантировать, что парень, умерший неделю назад, вернется точь-в-точь таким же, каким вы его помнили до кончины, ведь с его мозгом и телом уже произошли необратимые изменения. А уж предсказывать, как поведет себя такой мертвяк, не взялся бы даже самый опытный маг смерти: подчас зомби оказывались просто неуправляемы.
