Вставать до рассвета – это искусство и, как всякое искусство, включает один процент таланта и девяносто девять процентов тяжелого труда. Таланта Элис было не занимать… оставался тяжелый труд: раскрыть глаза, заставить себя сбросить одеяло, собрать приготовленную с вечера одежду и, ежась от утреннего холода, прокрасться к окну. На ходу она натянула рубаху и штаны.
Окрестности тонули в тумане. Насколько можно разглядеть из окна комнатки, расположенной на третьем этаже башни, все затянуто серой пеленой. Как только встанет солнце, отсюда откроется вид на поросшие лесом холмы – до самых болот, но сейчас из зыбкого туманного марева поднимаются только стены замка да остроконечные кровли дворовых построек, лепящихся к основанию донжона.
Небо казалось зеркалом, в которое глядится затянутая туманом долина. На востоке оно начало наливаться красным, на западе сквозь туман бледным фонариком виднелась Алектина. Большая луна Ганелис всегда была ленивой – и светила тускло, и на покой уходила раньше маленькой яркой Алектины.
Элис распахнула раму и посмотрела вниз. Сегодня у ворот сторожил старый Анди, с ним она договорилась с вечера – мало кто решился бы нарушить волю хозяина замка, но старик согласился помочь. Когда заскрипела рассохшаяся рама, Анди выглянул из караульной башенки над воротами и махнул рукой молодой госпоже. Элис швырнула вниз башмаки и стала спускаться по ветвям дикого винограда, обвившим старую башню. Не слишком надежная замена лестнице, но Элис была достаточно легкой, чтобы ползучие побеги без труда выдерживали ее вес.
Пока она обулась и сбегала на конюшню, чтобы оседлать Мышку, Анди проковылял к воротам и вытащил бревно, служащее засовом. Элис вывела лошадь во двор, вскочила в седло… и тут увидела отца. Он как раз направлялся к башне, чтобы разбудить дочь. Она гикнула, ударила Мышку в бока пятками и поскакала к воротам, а Анди уже навалился на тяжелую створку, распахивая ее. Мышка помчалась галопом.
Взгляд Элис скользнул по удивленному лицу господина Энфрида, по тренировочным деревянным мечам, зажатым под мышкой, она улыбнулась отцу и вылетела из замка. Ради этого все и было затеяно – чтобы избежать занятий фехтованием.
Каждое утро, каждое утро, сколько Элис себя помнила… зимой или летом, в дождь и в метель утро Элис начиналось с деревянных мечей. Отец тренировал ее до изнеможения, пока рубашка не пропитается потом. Элис не удивлялась, потому что так было всегда. Ей и в голову не приходило, что день молодой госпожи может начинаться как-то иначе. Кухарка, толстая Фреда, пыталась ее просветить, рассказывала, что юных сударынь полагается учить вышиванию, игре на арфе, танцам и тому подобным полезным занятиям. Однако Элис ни разу в жизни не понадобились танцы и арфа. В замке Феремонт, затерянном среди лесов и болот, фехтование и верховая езда представлялись куда более полезными. Верховая езда – точно, ведь она позволяла избежать фехтования!
Элис поскакала от замка. Мышка мчалась сквозь туман по хорошо знакомой дороге. Деревня осталась в стороне, впереди сквозь серую пелену проступили черные силуэты деревьев.
В лесу было тихо и сыро, по стволам стекали крупные капли, шуршали в листве, со звонким стуком падали на землю… Среди этого мерного шороха топот копыт звучал отчетливо и громко. Всадница вылетела на поляну, из-под копыт Мышки метнулся зверек, и Элис оглянулась посмотреть. Лиса, скаля белые зубы, забилась в кусты, оставив окровавленную заячью тушку на тропе.
– Не сейчас, глупая! – рассмеялась Элис. – Ты попадешься позже, когда отец возьмет меня на охоту!
Она мчалась сквозь мокрый лес, из влажной пелены навстречу летели березы и клены, и Элис пришло в голову, что это и есть счастье – скакать в тишине среди древесных стволов навстречу рассвету. И знать, что тебя ждут в замке. Господин Энфрид не будет ее бранить, но завтра встанет пораньше, чтобы не упустить строптивую дочь, а когда они возьмут деревянные мечи, будет гонять ее с удвоенным усердием. И это тоже будет здорово – ловко ускользать от его выпадов, отводить удары тренировочного оружия, а под конец… под конец Элис попробует один прием, о котором отец не знает. Она сама придумала новый финт и завтра на рассвете продемонстрирует его господину Энфриду, строгому и доброму отцу, который не знает, как воспитывать девочек.
Скачка продолжалась, пока солнце не поднялось над лесом. Туман начал рассеиваться, и лесная тропа отчетливее проступила сквозь серую завесь. Элис позволила Мышке перейти на шаг. Дорога вела к болоту, тому самому болоту, что отделяло Феремонт от всего большого мира и превращало его в маленький уютный мирок, до которого не было дела никому. Разбойники не зарились на бедную деревню и опасались тяжелой руки господина Энфрида, владельцы соседних замков уважали его. Правда, ни купцы, ни странствующие актеры тоже не совались в их медвежий угол.
Но Элис нравилась жизнь в затерянном среди болот Феремонте. Почему? Наверное, потому что она не знала другой. И Элис была готова любому, кто скажет плохо о Феремонте, вбить эти слова обратно в глотку. Да она так и поступила, когда весной на ярмарке какой-то солдат вздумал назвать их замок лягушачьим болотом.
Отцу тогда пришлось извиняться перед тем рыцарем, чьего вассала Элис отделала ножнами и вываляла в грязи. Потом он три утра кряду выбивал пыль из ее ватной куртки деревянным мечом. На четвертое утро сказал, что она молодец. Он был лучшим отцом в мире, господин Энфрид из Феремонта!
Мышка вышла на холм, последний на пути к болоту. Дальше открывался вид на равнину – отсюда до самого горизонта тянулись топи, сквозь которые шла единственная дорога к городу, некогда мощенная бревнами. Теперь прогнившие от сырости древесные стволы погрузились в трясину, и телеги иногда проваливались в жидкую грязь по ступицу. Замостить гать заново – огромный труд, некому и незачем этим заниматься. Лишь Светлым Предтечам ведомо, кто и когда проложил дорогу сквозь болота, ведь в этой долине не было ничего, кроме замка Феремонт. С одной стороны болота, с другой – Проклятое Место, о котором в деревне рассказывают страшные небылицы и куда никто никогда не суется.
Солнце медленно поднималось над лесом, туман рассеивался, и перед Элис открылся вид на сырую заболоченную равнину… а по ней медленно полз стальной змей. Надраенные чешуйки блестели и отливали красным под рассветными лучами. Змей, лязгая и гремя, пробирался по болоту, извивы его бесконечно длинного тела следовали поворотам древней гати. Элис привстала в стременах, вглядываясь в невиданное зрелище. По болоту шел отряд воинов, большой отряд – целое войско. Ряды солдат в доспехах, пешие, конные, а потом, когда туман совсем поредел, Элис разглядела позади воинов сбитые из бревен конструкции. Их везли в здоровенных телегах, каждую тянула четверка лошадей.
