Евгений Додолев – журналист, телеведущий, писатель:
«Волшебство сочинений Юлии Милович-Шералиевой в их поэтичности: ловишь себя на готовности споткнуться о рифму какую-нибудь. Всё время. Ритм и темп изложения подразумевает известную долю романтизма даже тогда, когда речь идёт о вещах – условно говоря – бытовых. Ясности мысли не мешают ни метафоры, ни гиперболы: нет необходимости перечитывать абзац с начала – все доходчиво, но при этом красиво. Обычно такого рода стилистика присуща мужскому письму, скажу без риска быть обвинённым в сексизме; но, даже не зная автора, понимаешь, что это написала женщина-женщина. И поэтому есть интрига.»
***
Александр Иличевский – поэт и писатель, лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга»:
Проза Юлии Милович-Шералиевой – идеальная звуковая дорожка путешественника, извлекаемая не только подошвами. Путешественник входит в древние города, петляет в узких улочках, выходит на пустыри или на стены города, откуда видит долину, ограненную излучиной, и он неслышимо поет – ораторию реки. Идеальный путешественник повторяет то, что слышит его сетчатка, он перестраивает себя в небольшой орган, в октавы которого вложены и горы, и равнины, и скалистое подножье Иерусалима, передвижение по которому напоминает разворот самолета перед ночной посадкой. Идеальный путешественник – прорицатель и собиратель пространства, поэтическая пчела, чьи качества поставляют нам с пчелиным упорством и кропотливостью – сгущенное пространство-время. Таков идеальный травелог, и Юлия движется по нему, с сознанием дела и успеха.
Место сердца – это такая точка, к которой вас тянет. Это может быть человек, место в пространстве или отрезок времени, когда вам было хорошо. Учитывая то, что это не в города мы возвращаемся, а к тем, кто там остался и к нам самим, которые когда-то там были, пространство и время, по сути, уравниваются, нивелируя друг друга. Поэтому главным фактором по распознаванию «места сердца» остается одно лишь чувство. Буквально – то, при воспоминании о чем вам делается хорошо. Вы становитесь «счастливы», такими, «какими вас задумал Бог», и так далее. Что это такое – по-настоящему никто не знает. Зато – уверена – все чувствуют. Если уж сразу с места в карьер – то я говорю о любви. Которая в моем понимании есть искреннее и благодарное принятие всего, что с нами случается, встречается и происходит. Чем или кем бы это ни проявлялось. И здесь мы тоже ничего не «знаем», а только чувствуем.
«Знают» – культурологи, потому что это – область науки. Я – культуролог. Культурология отвечает на вопросы «откуда», «почему» и «как». То есть, стремясь разобраться в явлении, поведении человека, событии, факте, объясняя его, оправдывает. Отменяя осуждение, высвобождает понимание. А чем больше понимания, тем больше любви. Так что культурология – это тоже про любовь. Или про «место сердца». В каком бы пространстве и времени это ни находилось.
Что делает нас счастливыми? Путешествие в новые земли. Память о времени, которое давно прошло, тогда как чувство к людям и вещи, которые остались от них, еще сохранились.
Эта книга – культурологический путеводитель. По чувствам. И она по смыслу незримо, но все же разделена на две части: в первой я рассказала о своих путешествиях в некоторые страны и города и обо всем, что там со мной приключилось. Во второй я описала истории своего детства, людей и вещей, о которых я не забыла.
В каждой из этих точек – на карте или в календаре – мое сердце. Может быть, ваше тоже.
…В путешествии ты отрываешься от корней. От места. Не зависишь от привязок, к которым привык, освобожден от условностей, признаков места, в котором родился или живешь. В этом и почти буддистский принцип избавления от привязанностей – такой близкий христианскому упованию. Нет ничего позади, ничего впереди – полностью отдаешься в руки Пути. Пусть ведет, как ведет, думаешь. Ничего нет вокруг, будто выжженная земля по сторонам и островок жизни есть только там, в то время и в том месте, где ты сейчас. Ты не знаешь, как и что будет – просто отдаешься этому естественному течению жизни, заранее веришь ему, априори, вверяешь себя. Потому и двигаешься, и ведешь себя, и ощущаешь все настолько остро, насколько это только возможно. Люди в других странах и городах смелей, отчаянней, отзывчивей – потому что все по максимуму, все настоящее и все важно. В путешествии, в дороге понимаешь бессмысленность второстепенного: комфорта, условий, стоимости и качества жизни. Понимаешь важность присутствия друга рядом, значимость встречи с «твоим» человеком, возможности это переживать. В путешествии время и пространство сжимаются, выдавая концентрат, экстракт, многократно усиленный вариант пребывания в этом мире. Обо всем думаешь: «Все это – для меня».
…Мы жили в городе Чивидале – этот город когда-то был столицей лангобардов, и до сих пор среди его жителей можно встретить рыжеватых потомков северных завоевателей. Я вообще думаю, в этом спасение генофонда крошечных городков – в смешении кровей в результате завоеваний. Иначе быть бы таким городам прибежищами повторяющихся геномов… Одних и тех же лиц, фамилий и болезней.
Мы жили с подругой в учебном пансионате – сначала бывшем бенедиктинском монастыре (XIII век!), потом бывших казармах армии Наполеона (XIX век), а затем – бывшем университете (начало XX века). Жили-поживали, пили местный токай.
Всю округу мы давно изучили. Пора было браться за окрестности.
Мы взяли карту, показывающую соседние местечки, а среди них – Кастельмонте, милейший городок на самой границе Словении.
Из Чивидале в этот город в октябре следуют машины, управляемые охваченными гоночным безумием спортсменами. Маршрут выбран упоительный – как говорил ефрейтор в кинофильме «А зори здесь тихие»: «Есть на что приятно поглядеть».
В Кастельмонте ежегодно приходят паломники – и весь год и в сентябрьские дни чествования Мадонны. Идут, оставляя следы в маленьких домиках по дороге: на протяжении всего пути, неуклонно ведущего в гору, мир украшают крытые места остановок, по числу страданий Христа.
Множество самодельных крестиков (камень, ножницы, бумага – подручный материал) да свечи – вот и все наполнение. В основном все делают кресты из прутиков – кругом полно деревьев, да и хранятся они дольше цветочных. Один раз мне попался камень – булыжник, по форме – точно францисканский крест тау. У меня и сейчас на левой руке такой.
Поднимешься на гору – весь итальянский северо-восток нежит зрение диковинным блюдом. В монастыре никого – изредка прошагает мимо капуцин, заглянет в глаза, пройдет дальше. На горе – огромный крест, мгновенно отсылающий к статуе Христа Корковадо в Рио.
