«Гор! Что делаешь после Выбора?»
Я обернулся. Сашка, улыбаясь, протискивался ко мне сквозь спешащую к Залу толпу.
«Не знаю, Саш,» честно признался я. «Зависит от того, какое настроение будет.»
«Вы, Потерянные, все такие!» поддел он. «Вечно не уверены ни в чём! Ну совсем как преподаваемая вами культура!»
Я только плечами пожал. Вообще-то профессия моя полностью называется Учитель Потерянной Культуры, но все, от наших одиннадцати-двенадцатилетних учеников до древнейших стариков, напрочь забывших уже, что такое школа, зовут нас Потерянными. Правильно, наверное. Мы же хоть немножко, на уроках, а продолжаем жить в мире, который потерян навсегда. В мире книг и музыки Старой Земли.
«Что, опять боишься, что в этот раз Выберут кого-то из знакомых?» Сашка наконец добрался до меня, пошел рядом. Смотрел сочувственно.
«Боюсь,» согласился я. «Наверное, никогда не перестану.»
Потому что должность Искупителя, конечно, невероятно важная и нужная. Это необходимая часть жизни, как и прочие Лотореи. Но знать, что такое случилось с кем-то близким… тяжело. Я до сих пор помню, насколько тяжело, хотя со второго в моей жизни Искупления и с Выбора, который отнял у нас Учителя Джона, прошло двадцать лет.
Сашка обнял меня за плечи и дальше, до самого центра Зала, мы с ним шагали молча.
Выбор начался, как начинался всегда. Сначала – пронзительный звук, вроде трубы, вспышка белого света, крик и надпись на всю северную стену, ставшую панорамным экраном. ТАК БЫЛО!
Так – было. На экране нам показывали… наверное, то, что авторы любимых мной Старых книг определяли как «ад». Дома – разрушенные и разрушаемые, горящие. Машины, плюющиеся огнём и металлом по другим машинам, зданиям… людям. Падающие из летательных аппаратов и взырвающиеся предметы. Странные вещи в руках у некоторых людей, похожие на инструменты из арсенала космических строителей, но явно используемые не для строительства. Но настоящим адом происходящее на экране делали люди. Идущие строем. Смотрящие зло или испуганно. Кричащие, рыдающие, измученные. Бегущие. Неподвижно – а иногда совсем неестественно, как куклы – лежащие на земле. То, что они делали и то, что делалось с ними, было невыносимо, мучительно, дико неправильным!
Четвёртый раз в жизни я присутствовал на церемонии Выбора. Четвёртый раз в жизни видел эти кадры. И, в четвёртый раз в жизни сострадая этим людям, умершим более чем за пятьсот лет до моего рождения, не мог сдержать бессильных слёз.
Потом заговорил Рагуил, глава нашего Города.
«Так было на Старой Земле. Так было, когда люди забывали, что они люди. Случалась война. Соседи и друзья становились врагами. Люди предавали, убивали, совершали то, чему у нас нет названия – потому что подобным поступкам и событиям не место среди людей.»
«Не место,» выдохнул согласно зал.
Не место, подумал я. Потому и звучат эти слова так чуждо и странно. Они не из языка Поселения. Они – осколки языков Старой Земли. Тех языков, на которых умели говорить о бесчеловечном.
На экране вспыхнул ослепительным огнём взрыв, потемнел, сгустился в странное, словно растущее из земли, облако.
«Люди вели себя, как животные, и принесли в мир самое дикое и ужасное, что могло случиться – Катастрофу,» продолжал Рагуил, пока взырв на экране сменялся чернотой. «Те, кто пережил Катастрофу, создали наш дом. Поселение. Мир среди звёзд, где нет места дикости.»
Почерневший экран вновь ожил в такт его словам. Заблестел звёздными россыпями. Быстро, укладывая годы в секунды, начал рассказывать историю постройки Поселения.
«Мы создали мир, в котором нет насилия. Мы отправили его в путь среди звёзд, чтобы найти Новую Землю. Пятьсот лет мы летим к ней.»
На экране – Планета. Зелёная жемчужина на чёрном бархате. Говорят, она очень красивая. Но я там пока не был. Поселению до её орбиты ещё двадцать лет лететь. А до тех пор туда путешествуют на сверхсветовых крейсерах в основном учёные и десантники. Последние – грубияны, конечно. Но достойны уважения. Непростое дело – превращать чужой мир в новый дом для человечества.
«Но и новый мир не будет нам домом, если мы забудем, отчего погиб старый,» говорил Рагуил. «Наши предки позволили звериному в себе взять верх – и создали Катастрофу. Мы не позволяем себе уподобляться зверям. Но мы – дети наших предков. И семя зверства, семя войны уже в нас.»
«Семя войны – в нас,» вздохнул зал.
«Чтобы оно не проросло, мы вынуждены постоянно совершенствоваться и учиться. Каждый день наших жизней мы учимся быть людьми,» сказал Рагуил. «Самые важные и самые трудные из этих уроков – Лотореи. Это малые и краткие отступления от человечности, спасающие нас от отступлений более страшных и опасных.»
Сашка и я одновременно слегка скривились, услышав это. Нет, мы оба знали, что Лотореи – ситуации, когда кто-то один переживает боль или несправедливость чтобы потом, поделившись памятью о ней, научить всех – опыт нужный. Но уж очень многие из них выпадают только и исключительно на наших подопечных. Это понятно, конечно. Подросткам нужно научиться понимать окружающий их мир, и в особенности те его аспекты, которым не место в обществе. Но никакому Учителю не нравится наблюдать за страданиями своих учеников.
«Сегодня мы собрались, чтобы начать самую важную из этих Лоторей – Месяц Искупления,» Голос Рагуила зазвучал торжественно. «Сегодня один из нас будет Выбран. Этот человек станет Искупителем, переживёт то, что пережили бы многие из нас, приди война на Поселение. Опыт и боль этого человека научат нас. Ради мира…»
«Ради мира!» в один голос повторил зал.
«Укажи нам Искупителя!» закричал Рагуил, вскидывая лицо и руки.
Мы тоже посмотрели наверх. Там, высоко, почти задевая крыльями потолок, летела птица. Все мы знали, что это не настоящее животное. Всего лишь сложный робот, запрограммированный на то, чтоб случайным образом выбрать кого-то из нас. Но знать – одно, а видеть – другое. На вид птица-Выбор как раз очень настоящая – парит, кружит над головами, то спускается чуть ниже, то вновь набирает высоту. Совсем как птицы из фильмов Старой Земли.
Движения её завораживали. Не осознавая, что делаю, я протянул к ней руку. Не только я, конечно. Я видел и другие протянутые ладони. Наверное, люди всегда реагируют так на что-то чудесное – тянутся к нему, даже зная, что чудо может быть опасным.
И птица прилетела ко мне. Завершив последний круг над моей головой, села на подставленную ладонь. Она была тёплой, лёгкой, и что-то внутри неё трепетало и двигалось, как будто сердечко у настоящей птицы. Я улыбнулся ей. И понял.
