Посвящаю моему папе.
Я хотела, чтобы именно ты первым прочёл эту книгу.
Не успела.
«Кем бы я была, будь я дочерью неба?» – думала Мидзу, паря на поверхности воды, где-то в середине земного шара.
Был тот редкий штиль, когда страшно подумать неверную мысль, – главное не спугнуть гладь. Поэтому Мидзу была прозрачна, не цепляясь за ход рассуждений, отражая Небо почти также, как отражал его на тот момент океан. Мягкие, легкие оттенки синего и золотого с напылением розового растянулись в бесконечную глубину переплетений друг с другом, сливаясь с гладью воды, уходя до самой глубины Неба и Океана.
Мидзу потеряла чувство тела. Привычная для неё практика. Сначала, ей показалось, что она стала водой и достигла дна, затем дочь Океана ощутила, что стала всей Планетой и вот-вот станет этим бесконечно светлым, бесконечно любящим небом. Мидзу замедлила пульс, который порывался стучать чаще от предвкушения слияния, но именно это всё могло испортить, если обращать внимание. Широко открыв глаза, дыша всем телом-Планетой, Мидзу слилась с утренними Небесами.
Правда это или вымысел, но Мидзу была – получеловек, полуокеан. Её мать, согласно легендам, пришла из центральной части самой большой суши и отдалась Океану. Океан увидел её, спускающуюся к воде, по скалистому, грубому берегу, её маленькую, тонкую и нежную и принял в свои объятия.
Люди думают, что эта женщина – обыкновенная самоубийца или безумная, а Мидзу – мутант, выродок одной из экологических катастроф, от которого, по понятным причинам, отказались родители, скинув в воду. Но есть небольшое число людей, которые верят в то, что Мидзу – Дочь Океана, его помощница в сохранении баланса воды на планете. Кому верить – решать вам. Но хочу предупредить, что из людей её видели всего несколько раз, да и то, унесли эту тайну с собой, никому не рассказывая.
С первого взгляда Мидзу была похожа на человека, но это если только с первого взгляда. Ростом она была близка к двум метрам, а волосы у Мидзу были цвета самых темных глубин. Их покрывала та же пленка, которая покрывает и листья ламинарии, поэтому волосы Мидзу всегда были будто бы мокрые, отражающие от себя любой луч света.
У Мидзу была белая кожа, очень теплая и упругая, как у дельфинов. На ней не было ни единого волоска и поры. Бледную кожу лица украшали яркие губы большого рта.
Глаза цвета расплавленной меди, были раза в три больше человеческих. Веко у неё было боковое, как у черепах или крокодилов. Когда Мидзу злилась или переживала, глаза становились черного цвета – так раскрывался зрачок. В эти моменты она была похожа на морскую ведьму – но совсем не на обычную девушку.
Мидзу не умела говорить – только пела. Для людей это было больше похоже на непонятную череду звуков, похожую и на китов, и пение птиц одновременно. С океаном она общалась мыслями. Когда Мидзу пела, её песню подхватывали белые киты в полярных водах её Отца. Если вы когда-нибудь услышите, как поют белые киты, значит где-то сейчас поёт Мидзу.
Было бы, наверное, здорово, если бы Мидзу была похожа на Ариэль, рыжеволосую сексапильную девушку с хвостом и ракушками-лифчиком, но Мидзу была другая. При её росте, дочь Океана была еще и весьма мускулистой: спина, руки, ноги с вытянутыми в ласты вместо стоп – всё было крепкое, рельефное и совсем не изящное, если сравнить с Ариэль. Между пальцами у Мидзу были перепонки, нос практически незаметен. Дышала Мидзу, как и дельфины с китами: выдох-вдох, – только она дышала ртом, а не дыхалом. При этом плавала она наравне с ними, также изящно и легко.
На суше Мидзу бывала редко: её кожа пересыхала, стягивалась и ходить получалось совсем неуклюже из-за ласт вместо стоп. Да и что там ей было делать? Люди не видели Мидзу. Таково правило – нельзя показываться людям. Нельзя общаться с ними. Она знала их язык, но где-то глубоко внутри понимала, несмотря на то, что её мать была человеком, им с людьми не пройти одного пути в этой жизни, – только параллельно, не пересекаясь, не задерживаясь и не оставляя следы в памяти.
О матери и её происхождении Мидзу не задумывалась ещё ни разу. Ей было достаточно чувствовать в своём теле мамино эхо жизни, в крови – её пульсы, дыхании – её мудрость. Чтобы не терзаться этим вопросом, Мидзу для себя решила, что её мама – Мать всех живых аква-существ, а её Отец дал им кров – океан.
В холодных водах Тихого океана, играя с косяками форели, отражающими лучи света в воде и рассказывающими приключения на нересте, Мидзу поднялась на поверхность, чтобы сделать выдох-вдох. По привычке, она сделала это в укрытии, за корягой старого дерева, выбеленного водою и отполированного временем. Когда-то дерево упала с берега, круто подступающего к воде, зацепилось корнем за него и дрейфовало возле берега уже сотни лет. На берегу в этот раз были люди. Они играли с собакой во фрисби. Люди смеялись, собака тоже: взвизгивала и пританцовывала от счастья – всё как обычно у них бывает. Мидзу собралась уже было погрузиться в воду, как почувствовала жжение на себе от чьего-то сильного взгляда.
«Попалась!» – подумала Мидзу. Её бросило в жар, но она повернулась навстречу взгляду. Прямо у коряги, на рыбацком стуле, укутанная в пледы и шарфы по самую голову, сидела старуха. Виднелось только её лицо среди слоёв ткани. Морщины, как тени от раскидистого дерева, расчертили её желтое сухое лицо. Маленькими черными глазками она, не мигая, смотрела на Мидзу. Мидзу не двигалась, определяя, видит ли её старуха, уснула ли, а может отошла от жизни. Долгое время они смотрели друг другу в глаза почти не дыша. Все звуки будто отдалились на несколько слоев дальше и почти не существовали – только вода шепталась с берегом на вечные темы. Осенний ветерок шуршал листьями, тянул дым от костра, где запекали картошку. Седая прядь волос, выбившаяся из-под шапки старухи, танцевала на ветру, будто говоря о том, что не говорилось вслух. Мидзу моргала третьим веком, чтобы не терять четкость картинки: слишком долгое пребывание на суше резало глаза. Держась пальцами за корягу, Мидзу чувствовала робкое тепло от нагретого осенним солнцем дерева.
Так они молчали до тех пор, пока старуха, не сделала чуть заметный поклон головой и плечами навстречу Мидзу и последующий за ним жест рукой, говоривший: «Прячься! Уходи!». Коротко поклонившись в ответ, Мидзу тут же исчезла. Стоило ей погрузиться в родную стихию, она увидела, как на корягу прыгнул пёс, звонко крича о том, что видел Мидзу, что вот она, под водой, – только услышьте! Он бил по воде, кашлял от брызг и переживал, что Мидзу медленно и безвозвратно уходит в тень глубины. Сев на подводные корни старых деревьев, Мидзу наблюдала за рвением пса, за тем, как хозяева, ничего не подразумевая, оттаскивали его от воды, рискуя шлепнуться в неё, и за медленно уходящей в сосновую рощу, старухой. Она ни разу не обернулась, но в каждом неровном шаге, в каждой опоре на клюку, Мидзу слышала: «Я думаю о тебе. Я почитаю тебя.» В этот момент Мидзу поняла, что ей никогда не стать своей среди людей, что у неё особый статус, особое предназначение, служить которому – её судьба.
