Все что я мог сказать о Мише Ефремове и моем личном отношении к «общественному резонансу» на эту историю, я уже сказал. Добавить мне нечего ни к своей реакции, тем более, ко всему изложенному в этой книге.
Напомню.
«Меня просто тяготит, поражает, как это все переживается. Мишка – безумно заметный человек.
Есть такое понятие – горе. Ни катастрофа, ни трагедия. Горе. Я совершенно не вижу и не чувствую никакой нормальной этики, культуры переживания горя.
Мишка – гениальный актер. Что такое дар актера? Это же нам дар. Нам Господь подарил. Что мы делаем? Я не понимаю.
Ужасная гибель очень хорошего человека Сергея Захарова. Царствие ему Небесное. Ужасно, что Мишка сделал. Но какой он «убийца»? Мишка – убийца? Он вообще не соображал, что делает.
Что делается с людьми? Эти, которые «рукопожатные», со светлыми лицами. Ходят и отмечаются, как собачки перед столбом. Жалко? Не жалко! Пусть по полной пойдет!
Наши тоже. С нехорошими лицами. Надо тоже отметиться, как собачка у столба: «Все равны перед законом!» Не дай Боже уйдет! Будем наблюдать.
Я прокуратуру понимаю. Она занимается надзором. Что же вы все в прокуратуре? Что же вы за люди? Это не христианская вообще, а языческая вакханалия. Сакральная жертва им нужна. Вот закалим публично, возопим и будет все в порядке. Всем плевать на Мишку, на Захарова плевать. Никого это не касается. Никому они не нужны. Все свои проблемы решают. Это картина массового мародерства.
А если бы Высоцкий такое сделал? Ведь мог бы. Давайте честно. Мог. На своем «Мерседесе». Давайте Высоцкого сотрем? Помолчите. Это не позиция. Это чувства. Шут, клоун – это душа нации. Чистый и добрый человек».
Добавить к той своей реакции, повторю, мне нечего. Я о правосудии. Правосудие должно разделять два типа преступлений: преступную небрежность и преступный умысел. И эти преступления должны караться различно. Есть основания полагать, что Ефремов вообще ничего не соображал, садясь за руль своего джипа. Именно этот вопрос должны были рассматривать следствие и суд, превратившийся в бенефис двух профессиональных упырей, прикинувшихся адвокатами.
Если бы целью являлось правосудие. Вообще идея, что состояние опьянения усугубляет вину не имеет никакого отношения к правосудию. К борьбе с пьянством имеет, к профилактике «пьяных» преступлений, возможно. А к правосудию – нет.
И еще: момент из интервью в этой книге, где Ефремов рассказывает, как отец привез из заграницы видеомагнитофон с кассетами «Братья Блюз», мягкая эротика и порно… «я это дело посмотрел и понял – пиздец коммунизму». Так вот – в чем Миша прав – советскую систему погубило ханжество. И все остальные его проблемы, включая проигрыш в конкуренции экономик, в большой степени следствие того же. И эту книгу стоит читать еще и потому что она – про это.
Про ханжество.
Михаил Леонтьев
Издательство предложило мне написать книгу про Михаила Ефремова, но я отказался без колебаний. Во-первых, это выглядело бы как циничное хайпожорство в контексте газетных скандалов, связанных с трагедией 8 июня 2020 года, когда джип Михаила Олеговича вылетел на встречную полосу и протаранил автофургон, в результате чего погиб человек. Во-вторых, я слишком пристрастен для биографических записок: Миша мне симпатичен и знаю я его давно, хотя никогда не были мы ни друзьями, ни единомышленниками.
Михаил – вполне уникальная звезда на небосклоне отечественной богемы. Он добрый и не подлый, что само по себе, быть может, и не редкость, однако сохранить такие качества, обладая статусом сертифицированного enfant terrible тусовки, может только настоящий герой. Хотя от звания «героя» Миша во время одной из наших ТВ-бесед с легкой усмешкой отказался, торжественно заявив: Я = ОТЕЦ-ГЕРОИН. Самоирония + чувство юмора – это тоже дар, коим Ефремов наделен от природы щедро (его жена Софья Кругликова в одном из интервью заметила: «У Миши восхитительное чувство юмора. Мы любим подкалывать друг друга, хотя иногда я могу не догонять его шуток. Он артист, а я эмоциональный, восприимчивый, любящий искусство зритель. Искренне реагируя на его посылы, порой обижаюсь. Видя, что перегнул палку, муж останавливается: “Слышь, я пошутил”. А я уже вся исстрадалась»).
Короче, я не готов был браться за эти записки. Передумал после прямого эфира с Александром Добровинским, который на процессе по т. н. «Делу Ефремова» представлял интересы родственников Сергея Захарова, жертвы ДТП, что, увы, стало самым шумным эпизодом ефремовской биографии. Знаменитый адвокат пообещал мне четвертый экземпляр книги, которую намерен назвать именно так – «Дело Ефремова». Кому первые три? – поинтересовался я. – Родным жертвы, – пояснил Александр Андреевич.
Учитывая тот факт, что в ходе слушаний Михаил обращался к прославленному юристу не иначе как «Господин ДоброСвинский», а тот, в свою очередь, не скрывал, что воспринимает обвиняемого как ничтожество, легко вычислить концепт запланированного издания.
А ведь Андрей Макаревич, любезно сочинивший предисловие к мемуарам «Машина Времени, история группы», мне как-то в сердцах признался: «Вот ты сдохнешь, а книга останется!», подтвердив тем самым тезис – ледяные алгоритмы цифровой эпохи так и не смогли нивелировать пламенную сакральность бумажных фолиантов. Рукописи по-прежнему не горят (© М. Булгаков) и никаким топорам соцсетей так и не удается вырубить нацарапанное пером.
Короче, мне стало очевидно, что портрет Ефремова в исполнении Добровинского будет в буквальном смысле слова напечатан и потом никакие документальные ленты, не говоря уже о байопиках (не сомневаюсь – будут сняты рано или поздно), авторитетностью с трудом экстравагантного юриста сравняться не смогут. И показалось мне это не вполне справедливым.
Поэтому я и решился набросать здесь кое-какие соображения. Нет, я не пытаюсь оправдывать Михаила Олеговича. Всерьез рассуждать об обстоятельствах ДТП и нюансах самого громкого процесса 2020 года – вне моей компетентности. А сочинять нечто из разряда ЖЗЛ – вне здравого смысла. Я просто собрал свои диалоги с Михаилом и добавил публицистические метки. Потому что нынешний образ «мерзавца-алкоголика» запредельно демонизирован недоброжелателями во время баталий в соцсетях. Резонансное ДТП на Садовом неожиданно (для меня во всяком случае) спровоцировало какое-то цунами лютой ненависти к заслуженному артисту Российской Федерации ровно через четверть века после того, как он это звание получил.
Конечно, Михал-Олегыча святым назвать нельзя.
