Оксана Колобова - Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце. Книга, основанная на музыке, снах и воспоминаниях

Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце. Книга, основанная на музыке, снах и воспоминаниях
Название: Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце. Книга, основанная на музыке, снах и воспоминаниях
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце. Книга, основанная на музыке, снах и воспоминаниях"

«А река? Река ведь тоже теплеет, но когда как – иногда она остывает быстрее, чем песок. Выходит так: солнцу песок и река, а небо – птицам. А нам что? А нам все из вышеперечисленного. Но им мы не принадлежим – ни солнцу, ни песку, ни реке, ни птицам – мы принадлежали только себе. Иногда друг другу. В этом наша потерянность. В этом наша боль и тоска…»

Бесплатно читать онлайн Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце. Книга, основанная на музыке, снах и воспоминаниях


© Оксана Дмитриевна Колобова, 2023


ISBN 978-5-0060-4474-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

1


Слова и всякая всячина, что взбрела в голову


Ия просыпалась раньше солнца и облаков – может, любила смотреть за их сном, а может, страдала бессонницей или сущностями, переодетыми в ее одежды. Они висели вниз подолами и штанинами на веревке – она не признавала шкафов и много чего еще, начиная браконьерством и заканчивая немытыми после улицы руками, даже если дверь и кнопка на лифтовой панели были единственными предметами, коих она коснулась. И я это почти что понимала – грязь, все-таки, была повсюду, а на слове «браконьерство» ее было больше всего – коснись пальцем и оставишь на нем многовековой слой пыли. На «садизм» и «насилие» она налегала тоже, но по ее словам, которым я верила так же, как верила в ретрофутуризм и прочую дрисню, какой от нее же и понабралась, гораздо меньше. И вообще, кто знает, каким людям приходилось касаться лифтовой кнопки под номером этажа? – внутри людей слова живут тоже, как «радуга» и «благо», так и то же «браконьерство», «насилие» и «садизм». Только люди о своих словах не рассказывают и хранят их в сейфе – так она тоже говорила – и в это я верила меньше. Я верила в то, что люди своих слов сами не знают. Так и я их не знала. Но о своих Ия говорила всегда, и никогда – о моих. Может, не знала сама, а может, знала и молчала – думая об этом, я надеялась, что среди моих слов нет «браконьерства», «насилия» и «садизма».

Свои слова она будто бы знала наперечет. Я сомневалась, принадлежали ли они ей или все-таки ее фантазии. Перечисляя их изо дня в день во время еды или курения, а может, и за прочтением книги, внезапно встречая прекрасные слова, о которых мы все забываем помнить, она рисовала на стене запятые. Каждый день ее список пополнялся новыми словами. Может, они в действительности могли ей принадлежать, а может, она просто присваивала себе понравившиеся? Я не могла этого знать. И своих слов я тоже по-прежнему не знала. Читая книгу, вывески магазина, иногда – что-то внутри своей головы – может, те слова, которые приходят к нам бессознательно, и есть наши? – я старалась примерять к себе разные слова, как она примеряла свои юбки в стиле Бохо, и смотреть, подходят они мне или же нет. Так было легче. Сразу становилось понятно, что «гусеница», «пятно» и «водосточная труба» мне совершенно не подходят, а «лазурь» и «стоически» подходили мне, как ей – ее бежевая помада. Когда я заглядывала внутрь себя и отключала мыслительный поток, в голову лезло только одно слово – «клоака». Именно тогда я решила, что бессознательные слова вовсе нам не принадлежат. Я хотела в это верить. В конце концов, мы все чего-то хотим.

Ия вставала ни свет ни заря и принималась окуривать свою комнату. От этого специфического запаха я и просыпалась, а потом думала о том, что в списке ее слов уж точно было слово «благовония», а следом – «лаванда», «сандал» и «цитрус», но цитрус уже меньше – что-то внутри моей головы считало это слово к ней неприменимым. Я вставала и шла мыть руки, чтобы на них не копилась грязь, а вслед за ней – «насилие», «садизм» и «браконьерство». Грязь и эти слова существовали в какой-то непонятной для меня соотнесенности, которую можно было читать в обе стороны – так они тяготели к грязи, а сама грязь была равна их появлению. После окуривания Ия поливала цветы – у них этих слов тоже не должно было быть – и набирала ванну. Она почти никогда не принимала душ – любила, когда вода обступала ее со всех сторон. Пару раз я заходила к ней во время этих процедур, и в каждый из разов заставала ее лежащей на воде вниз лицом. Она называла это «исцелением астрального тела». Само это выражение тоже, по видимому, было одним из ее слов, наравне с «гобеленом», «лунным камнем» и «чакрой муладхарой». Она была вроде хиппи, носящих напульсники и банданы со знаком «пис», была вроде сектантов-фанатиков, сжигающих библии и приносящих в жертвы оленей и бездомных котят, кем-то вроде отшельника без своего леса. Но котят она не потрошила, для этого у нее были слишком чистые руки. И «браконьерство» к ней никогда не липло. А ко мне хоть что-нибудь липло? Я не знала. Но вот к ней ней липло все. И обязательно хорошее – то, что не притягивает, а нейтрализует грязь как антисептик. Единственное исключение из правил, которое она допускала применимо к себе, было курение травки. Эта «травка», даже если имелись ввиду нестриженные соседские газоны, а не молодые поросли марихуаны, выстраивалась в моей голове подобием ассоциативного ряда: она разрывает пакет и вытряхивает содержимое на клочок бумаги, после чего сворачивает самокрутку и заклеивает краешек языком. Еще один ряд: клубы дыма, мои ругательства и россыпь ее бесконечных вопросов. Если честно, многие из них терялись в моих руках и закатывались под мебель мелкими бисеринками – и это все о вселенной, о смысле, о лестнице в небо, и на сладкое – обновленный список слов, большущий, пространный, пока ее пятки скользят по стене, а волосы по полу. Штуки четыре из них я запоминала, остальные раскатывались по полу бисером – надо было записать – и все до той поры, пока она не проголодается. После она ела много и сразу. И обязательно что-то мясное, старательно обходя свои принципы вегетарианства.

Еще одно слепое пятно, которого не коснулся антисептик, был ее бывший сожитель, страдающий или не очень – опустим этот момент ради красоты слога – алкоголизмом и любовью к Ие. Они часто курили травку, рисовали на стенах, дрались, выбивали друг из друга любовь, и еще – по одному самому хорошему слову. К ней они возвращались, а к нему – нет. Не знаю, что именно между ними произошло, но кассеты и пара книг с ее полки куда-то пропали. Мне она сказала, что он умер – напился текилы и проломил себе череп бутылкой. Его звали Остап. Я это очень хорошо помню. Иногда, в основном при виде травки, она вспоминала определенную черту его лица, и обязательно вслух – она любила, когда ее слушают, и кажется, любила слушать саму себя. Так что в комнате нас всегда было трое – я, она и еще раз она. Но когда она курила или только-только крутила себе самокрутку, в комнате нас становилось четверо – я, она, она и Остап. Он уходил спустя пару часов. И я ни разу его не остановила. А жаль – хотелось, все-таки, допытаться, что с ним случилось и куда пропали кассеты, умер ли он и действительно ли проломил себе череп, и действительно ли бутылкой, или он поднялся по лестнице в небо? А кассеты с собой забрал? Так что-ли? Не поверю, что там наверху совсем нет кассет.

Еще она говорила, что некоторые слова с нами будут не всегда, исключая, конечно, «садизм», «насилие» и «браконьерство» – эти, по ее словам, закреплялись за человеком навсегда в виде ауры или клейма. В детстве я знала таких людей, но никакой ауры, или что еще хуже – кровавого клейма на затылке – я почему-то тогда не заметила. Хотя, может просто не придала значения, ведь о словах, будучи ребенком, я не знала, как и о том, что взгляд сам тебе их расскажет, по цепочке али как, но расскажет, может не сразу и не в день знакомства, но через десять лет ты будешь знать всю их подноготную, даже если сам этого не хочешь. По ее словам, так люди и расстаются – начинают видеть то, чего не хотели, ведь некоторые «капризули» – так она тоже говорила, слово в слово, – прячутся в человеке очень долго. Но о моих «капризулях» она не рассказывала. Может, у меня их не было? Совсем-совсем? Я много думала, какие слова я бы хотела иметь. Из них были: «спички», «рождественский», «честность» и «сумка для перевозки собаки» – в детстве у меня была собака по имени Бим, и говоря о «сумке для перевозки собаки», я имела ввиду именно ту сумку. Говоря о «спичках» – те спички, которыми мой дедушка поджигал «печку-прачку», а следом и свои крепкие сигареты. Я помню те летние дни. Я помню, как грея задницу на теплой скамейке, смотрела на свои волоски, отделившиеся от лица, помню, как они плавно перемещались туда-сюда, когда ветра совсем-совсем не было, словно жили своей жизнью. Иногда я сравнивала их с крохотными человечками, качающимися на невидимых качелях. Тогда, будучи ребенком, я и не догадывалась, что дыхание и биение сердца могут приводить их в движение. И все-таки, лучше бы я в эти качели и сейчас верила. Верить в них было суперски. Еще я не догадывалась о том, что Иисус Христос не живет в храме, и о том, что пододеяльник не кладется под одеяло, а о том, что бабушка нашла у дедушки новые слова, совсем думать боялась. Я подозреваю, какие именно это были слова, но вам о них рассказывать не буду. Расскажу лучше о Ие. О ней всегда приятно рассказывать и думать.


С этой книгой читают
«Я пил пиво и думал, что она бы не обрадовалась, узнав, что я вспоминал ее под музыку, которая не нравилась ей больше всего на свете. А может, дело было не в музыке, а во мне. Может, просто я ей не шибко нравился, а потому и все то, что приходилось мне по душе, ведь ее душа была далека от моей. Я ей не нравился, потому что был привычкой. Привычкой, неспособной дать нечто большее…»
Сборник рассказов о творчестве. В науке ли, живописи, литературе зов творчества неодолим, и слишком часто плата за него – одиночество. Содержит нецензурную брань.
Героиню на протяжении всей повести мучает одна и та же фраза, которую она никак не может привести к логическому завершению: всё время находятся какие-то важные и неотложные дела, фразу постоянно прерывают другие мысли после общения с людьми. Два – это двойственность жизни, где даже мысль не может побыть одной-единственной. Приведет ли героиня к логическому завершению фразу, постоянно влезавшую в ее голову?
Все подростки похожи: любят, страдают, учатся, ищут себя и пытаются понять, кто они. Эта книга о четырёх подругах. О таких разных, но таких похожих. О том, как они теряли и находили, влюблялись и влюбляли, ссорились и мирились. Первая любовь, бессонные ночи,-все, с чем ассоциируется романтическая часть подростковой жизни, но помимо этой части была еще часть реальная – с проблемами в семье, в учебе, в отношениях. Они преодолевали преграды, старали
2014-й год, война на Донбассе. Майор в отставке, Сергей, добровольцем уезжает в Донецк. Он получает тяжелое ранение. Его жена Марина отправляется за мужем и попадает в плен к украинским националистам… Спасают Марину ополченцы. Волею случая ее привозят в больницу, где лежит муж. За ним ухаживает медсестра Лида. Марина безотчетно ревнует ее к Сергею. Лида погибает во время обстрела ВСУ здания больницы. Ее маленький сын Ваня остается сиротой. Супруг
Прошло время наивной робкой духовной нецельности, когда люди избегали вечных вопросов веры, боясь, как бы признание существования Бога не разрушило их разумности. На смену отрицанию религии идет индивидуальное ощущение духовной реальности, исходящее от сердца мистическое восприятие Божества в искреннем трезвом взгляде на Него и расширяющее разумность до небесной высоты. Эта книга посвящена пониманию мироустройства в свете Христианства. Ее содержа
Задолго до того, как общественность через СМИ узнала о Пробужденных, правительства всех крупных стран заранее подготовилось к Битве за Будущее, начавшейся в 2020 году. Более двадцати лет назад, вестники, первые агенты Системы в глазах простых смертных, посеяли свои семена по всему миру. И когда сила родословной пробудилась в крови людей, семена дали свои первые всходы. Эпидемия кошмаров в Чикаго, Черный Ватикан в Европе и первое государство в Без
ТОЛЬКО НА LITNET! Я прошла огонь, воду и медные трубы, стойкости мне не занимать. Но по собственной неосторожности я оказалась в теле юной Маризы, внебрачной дочери небогатого графа. Замки, кареты, роскошные платья, отсутствие медицины и права выбора: вместо законной дочери я отправляюсь к королевскому двору. Я представляю, чем для меня это кончится, и я против. Историческое фэнтези: детали достоверные, порой неаппетитные. Зрелая циничная героин
Не задалось возвращение Летиции де Молино в родное поместье. Старший брат убит, она под подозрением, родственники и соседи не желают видеть горничную главой славного аристократического рода. На нее охотятся заговорщики, полицейские и репортеры, а надо еще пережить похороны (главное, чтоб не собственные) и Черный Бал. Самое интересное начинается, когда в усадьбе появляется… лорд Трентон, ее бывший хозяин. Но леди-горничные и не с таким справлялись