День не обещал быть таким пакостным, как оказался – даже наоборот, я наконец-то решил, что буду дружить с Ленкой Григорьевой, и это результат сложных душевных изысканий. Когда все устремились перекусить, я заманил её в кабинет химии и поцеловал – так, в порядке эксперимента. Я и не люблю её совсем, хотя из всего класса болтушек и ябед, она – единственное исключение. Сам процесс, может быть, и не так интересен – ну, чмокнул девчонку в губы, когда она к моему уху склонилась – можно сказать, украл поцелуй, а вот причина… об этом поподробнее.
Мама сказала:
– Тебе уже пора на девочек оглядываться.
– А можно, я буду на женщин озираться… на пляже.
– Смотри шею не сверни, если доведётся в женскую баню попасть.
Мамахен у меня с юмором. Да, нет, правильнее сказать с сарказмом – злой он у неё какой-то. Вот я и решил угодить – задружу с Ленкой, она успокоится: нормально, мол, её чадо развивается, всё в своё время.
Ленка мне обиды на химичку секретным образом изливала, наклонилась к уху, а я её – бац! – и прямо в губы. У меня – вкус помады, у Ленки – шок. Она уставилась на меня, и глазками – хлоп, хлоп. Нет, они у неё не маленькие, а очень даже большие. Глазки – это потому, что такая она растерянная в ту минуту была и прекрасная, без жеманства и контроля за лицом.
Словом, ресницами шлёп-шлёп, и смотрит на меня изумлённо. Мне даже обидно стало – что я не парень? Не могу, что ль девчонку поцеловать? Иные, вон, силой своего добиваются. Визжат девчонки по тёмным углам, но учителям, родителям не жалуются, а меж собою даже хвастаются – мол, с Жекой целовалась, а когда он с руками полез, как дам ему по морде.
Если мне девчонки не интересны, это не значит, что у меня какие-то отклонения присутствуют – нет, конечно. Просто не встретилась та, единственная. Вот я и чмокнул Григорьеву – лучшую из тех, что есть.
Думал, она спросит:
– Зачем ты это сделал?
А я:
– Ты мне нравишься, давай дружить.
И покажу её маме. Мама успокоится.
Что-то медленно Григорьева в себя приходит. Может, не проняло с первого раза? Я скатал губы в трубочку и потянулся к её рту.
Вот тут Ленка очнулась. Она двинула мне спортивной сумкой, целясь в голову. Она туда бы и прилетела – я понимаю, за удовольствия надо платить, но дело в том, что я чемпион города по боксу, на Россию скоро поеду. Представляете, какой я ловкий, сильный и знаменитый! Такого разве можно сумкой по голове?
Да, ладно, шучу.
Нет, на счёт бокса всё верно. Просто в такие моменты я защищаюсь машинально, не задумываясь. Сидели мы на подоконнике, уклониться от удара у меня не было пространства, и я сработал на опережение – локтём чуть подкинул её руку, прикрывая чисто механически кулаком лицо.
Сумка пролетела над моей головой и – бац! – в стекло. Вернее, – дзинь! – и нет стекла в окне второго этажа кабинета №22.
– Ой! – Ленка бежать.
А я вниз поглядел: мало ли чего – там тротуар, там люди ходят. И прямо взгляд в взгляд, как нос к носу, встречаюсь с глазами Тамочкина – это директор наш. Он мне так манерно поклонился – здравствуйте, Виктор Анатольевич. Я кивнул – здорово, мол, Сан Саныч. Но ошибся. Оказывается, и не кланялся он совсем, не до реверансов ему было – осколки стекла с шевелюры стряхивал.
Блин, хорошо рассыпалось так мелко, а то бы сверху да большим. Представляете? А я очень даже живо – гроб, в нём Тамочкин, а в конце процессии меня волокут на заклание.
– Ты подожди на месте преступления, я сейчас поднимусь, – говорит мне Сан Саныч.
Нет, не из гроба – с тротуара.
Сижу, жду. А что делать?
Вваливается Тамочкин, с ним толпа зевак-лицеистов.
– Ну, рассказывай. Сидишь ты, никого не трогаешь, а стекло вдруг – бац! Или нет, уничтожал ты насекомых, и большая жирная муха села на окно, ты бац! – и нет стекла. Или есть другая версия?
– Есть. Я поцеловал любимую девушку. А она – бац! – и нет стекла.
– О, да ты у нас герой-любовник, с одного поцелуя девушек заводишь. И зовут эту виновницу…?
Я развернул ладони, как мусульманин перед намазом:
– Александр Александрович, мы же мужчины…
– Ага, один из нас точно, за другого мама будет отвечать. Гони дневник.
Я знал одну слабость Тамочкина и надавил на неё.
– В американских школах ученики и преподаватели не впутывают в свои разборки родителей. Потому они, американцы, впереди планеты всей.
Наш директор млел перед всем штатовским – переписывался с кем-то, по электронке общался, в гости приглашал, сам мечтал побывать. По весне в порядке культурного обмена приезжала к нам в лицей группа американских школьников. Я неплохо владею английским, но общаться с ними никакого удовольствия. Все разговоры: у парней про спорт (на уровне зрителей) и баксы, у девчонок про секс и шоу всякие, на которых они мечтают преуспеть. А сами толстые, рыжие, конопатые и – прав М. Н. Задорнов – тупые-тупые. Тамочкин стелился перед ними и был наверху блаженства.
– Гм, – сказал он.
Или «гм» – это не слово, это звук?
– В чём-то ты прав. Нашкодил – отвечай. Полез к девочке с губами – по ним и получил. Высадил стекло – надо вставить. Или заплатить.
– А сколько?
– Я тебе не бухгалтерия. Впрочем, ждать тебя тоже не собираюсь. Сейчас заставлю завхоза принять меры, а ты завтра загляни за счётом – оплатишь и стекло, и услуги.
Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться, а директор сказал, столкнувшись в дверях с химичкой:
– Чикагские будни.
Инцидент был исчерпан, а день испорчен.
И это ещё не всё. Несчастья преследовали меня, не отставая ни на шаг. На последнем уроке – то была физика, и вёл её Тамочкин – я схватил трояк. Дело в том, что в нашем лицее двоек не ставят. Не знаешь темы, подготовься и сдай в другой раз. Не сдашь – выгонят. В нормальной школе пару-тройку пятёрок получил, месяц, а то и всю четверть можно в учебники не заглядывать – не спросят. Здесь же по каждой теме опрашивают всех. А как это сделать за сорок минут? Правильно соображаете – контрольные, тестирование, коллоквиумы каждый урок. Это называется фундаментальным приобретением знаний.
За – дол – ба – ли!
Зато, наших выпускников без экзаменов принимали в ЮрГУ – базовый ВУЗ.
Когда открыл на компьютере тест, прочитал, чувствую – точно знаю половину ответов. Маловато. Можно было не рисковать, подготовиться и в другой раз сдать тему. Но рискнул. Зол был на Тамочкина, и наш молчаливый перестрел продолжался на уроке.
Встать, уйти – порадовать Сан Саныча? Нет, буду бороться, вдруг повезёт.
Не повезло. Компьютер не обманешь – пятьдесят два бала – еле-еле на троечку. И не исправишь. Вот беда!
В растерянности посмотрел на Ленку Григорьеву – непруха, мол, что тут поделаешь. А та фыркнула и отвернулась с презрительной миной. Тамочкин ликует за своим столом – он уже знает ответ моего компьютера, а теперь и Ленку, должно быть, вычислил.
