Исповедь сына века
(Павел Шаров. Мозаика жизни заурядного человека, 2019)
Перед нами очень необычный текст.
Это конгломерат, такой живой гигантский ком, слепленный из печальных и радостных воспоминаний, добродушных или остро-соленых шуток, маленьких, меньше бусины, веселых историй, серьезных раздумий, лирических зарисовок, профессиональных погружений, штрихов времени, попыток заглянуть в вечность… – такая горячая, труднообъяснимая и трудно удерживающаяся в композиционных берегах, в общепринятом литературном русле воспоминальная лава, которую сам автор с юмором поименовал «Мозаика жизни заурядного человека», имея в виду отнюдь не заурядность: слово «заурядный» здесь четко играет на свой антоним. Потому что по прочтении книги мы видим личность совершенно незаурядную.
Но это, понятно, не принижение и не искусственное самоуничижение. Это как раз попытка советского человека – а наш герой воистину советский человек – встать в строй, слиться с массой. Ибо только в движении масс сила. И в массе гением не надо быть. Масса сильна именно ПРОСТЫМИ ЛЮДЬМИ.
Свою простоту и подчеркивает герой названием.
И это все ведь не выдумка, не фикшн. Все рассказанное и представленное в книге – правда. Пережитое. И хорошо, что грубоватая, соленая простонародная анекдотичность (и это, как помним, признак мужского общения советской поры!) перемежается искрометными шутками яркого, театрального плана. Хорошо, что пойманные на ходу, на лету общественные штрихи к портрету эпохи накладываются на события жизни самого героя – и события эти, прямо скажем, опять контрастные – и обыкновенные, банально-заурядные (как у всех!), и необычные, из ряда вон выходящие (ибо наш герой – озорник и неугомонный бегун, неуемный и креативный авантюрист, а именно такие герои и создают любую эпоху).
В «Мозаике жизни заурядного человека» много всего намешано, на то она и мозаика (здесь слово «мозаика» – обозначение композиционного приема). Перед нами не мемуары – для этого текст слишком изобилует фантазией, да и временнЫе рамки изображаемых событий подчас сильно сдвинуты. Не роман – для этого книга слишком пестра и фрагментарна. Не хаотичное собрание баек или историй – для этого она слишком цельна, ибо ее крепко цементирует всего ОДИН герой, и герой этот – сам автор.
Приходится принимать эту книгу такой, какая она есть: живой и неправильной, пограничной (с нарративом, что называется, «на грани фола») и лиричной, – ведь перед нами ностальгически проплывают такие картины, к которым нам уже не вернуться: советские ледовые катки и советский спорт, советская инженерия и советские заводы, советские профкомы с их культурными программами и советские театральные студии, где молодежь с упоением играла в классических спектаклях, а порой и сама писала и ставила пьесы – о своей молодой жизни. О стремлении и движении вперед.
Вон он, секрет этой книги! Он – в движении вперед. В сочетании веселых подробностей и серьезной оценки быстротекущего времени. Секрет этот – в неистребимом жизнелюбии самого автора, уникального человека Нижнего Новгорода Павла Шарова, что за всю свою жизнь успел побыть и актером, и конькобежцем, и физиком, и доцентом политеха, и директором СКБ РИАП, и другом незауряднейших людей своего времени: ученых и конструкторов, артистов и музыкантов, писателей и спортсменов. Павел Шаров сам стал писателем, еще раз подтвердив свою незаурядность. Но эту свою книгу, книгу жизни, он написал не только как мог, но и как хотел: неправильно, не по канонам, негармонично, не выстроенно – зато эффект погружения куда как силен. Мы все, что живет и дышит в его книге, видим и слышим, через все проходим вместе с ним. Он ведет нас по канувшему в Лету времени, не теряя врожденной веселости. И вот за это – за эту широкую улыбку, даже когда на душе темно, за солнце в глазах и в сердце – писателю Павлу Шарову большое спасибо.
Член Союза писателей России Елена КРЮКОВА
Время, время. Годы вереницей проходят, проходят безвозвратно. В свободные минуты память все чаще и чаще возвращает меня в прошлое, «в события давно минувших дней», когда можно было легко догнать дребезжащий трамвай, запрыгнуть на его подножку и помахать рукой ей – одной из тех, которых знал и чей облик потом потускнел, затерялся в лабиринтах уже забытых перипетий жизни. Когда все было в первый раз: и первая прогулка под ручку с божественным существом, и первый шлюпочный поход в составе спортивной школы, и первый «эх, ай, ай!», полученный между глаз в схватке за «правду».
Фрагменты воспоминаний возникают в памяти, как яркие вспышки, один за другим. Их много, они лезут в голову, нагромождаясь, друг за другом.
А вот это, помнишь?
А вот про это? А вот еще…
Они воспроизводят прошлое вне хронологической последовательности, как перемешанные фотографии, отпечатки разных моментов прошлого. Попытка упорядочить, уложить их в хронологический порядок, чтобы запечатлеть на бумаге в виде мемуаров, приводит к стиранию яркости этих вспышек, картины становятся серыми, тусклыми и малоинтересными, как доклад председателя профкома на профсоюзном собрании.
Вот почему я решил просто дать краткие описания этих фрагментарных фотографий прошлого по мере их возникновения в памяти, а уж потом расположить их в хронологическом порядке, не связывая их между собой какими-либо философскими рассуждениями. Пусть это будет ряд мелких рассказов о разном: о смешном и страшном, о душещипательном и грустном, как поблескивающие с разных ракурсов разноцветные осколки прошлого.
И пусть они уложатся вначале в одну небольшую брошюру, потом в другую, третью, и пусть этих брошюр будет столько, сколько было интересного в жизни и сколько сумела сохранить память. А потом эти брошюры сложатся в книгу, отображающую жизнь заурядного человека в насыщенном событиями двадцатом веке и начале двадцать первого.
Чтобы описать жизнь во всей ее полноте и разнообразии, нужно написать бумажный папирус длиною в жизнь. Это невозможно. Но если из отдельных, по-разному отражающих события осколков создать мозаику жизни, то можно понять, как жил человек, какими интересами и желаниями.
Мне хочется, чтобы мои внуки поняли меня, прочитав эту книгу. Я хочу быть рядом с ними в их восприятии этих моих воспоминаний.
