– Госпожа, пожалуйста, посидите еще чуть-чуть!
Я в очередной раз подавляю бессмысленное для скелета желание пошевелиться. Художник смотрит на меня настолько испуганно и умоляюще, что мне становится его просто жаль.
Еще бы, ведь не каждый день тебя на рассвете выдергивают из постели приказом явиться к главе одного из магических родов. Явившись, ты обнаруживаешь, что этот глава – женщина-лич, что само по себе чревато скоропостижной гибелью в случае, если ей вдруг что-то не понравится. А тут еще и заковыристый заказ: нарисовать другую бессмертную, да покрасивее. И не просто нарисовать, а создать икону, но такую, чтобы ее священность не слишком бросалась в глаза. И ты стоишь такой перед полотном и думаешь: покарает тебя всевидящий владыка Суртаз на месте за такое святотатство или оставит еще помучиться?
По крайней мере, будь я на месте этого художника, то думала бы примерно так. Почитаемый в нашем мире в качестве бога, мой учитель, мягко говоря, поклонение себе не одобряет. Так что узнавать его мнение о назревающем обожествлении меня лично я бы предпочла, находясь от Первого Некроманта как можно дальше.
И ведь прошло всего-то три дня с момента его отбытия в соседний мир. А по моим ощущениям – три года, и каждый из них был посвящен прямо-таки невероятно увлекательным занятиям.
Первый ознаменовался разбором бесконечных свитков с записками, заявками, отчетами, жалобами и Суртаз знает, чем еще. Если бы не помощь Милеха, имеющего обширный опыт возни с пергаментом в бытность свою канцелиаром заставы, я бы упокоилась уже после третьего десятка листов с описанием всевозможных хозяйственных нужд…
Второй день занял анализ боеспособности нашего осколка мира. В компании сэра Алонта, бывшего коменданта все той же заставы, это оказалось довольно увлекательным занятием. Вот только результат удручал. Вздумай бледные твари сейчас возобновить вторжение – и едва восстановленная линия обороны сломается так же легко, как речная корка льда во время первых морозов. И это не говоря об уже разбушевавшейся нежити, в которую превратились многочисленные жертвы предыдущей атаки. Некромаги медленно, но уверенно усмиряли особо буйных, но от селян то тут, то там поступали жалобы на неупокоенных мертвецов различной степени опасности. Впрочем, решение этой проблемы я, нисколько не стесняясь, поручила коменданту: его опыт распределения крайне боеспособных сил в стесненных обстоятельствах заслуживал доверия и неограниченных полномочий от моего имени.
Но если первые два дня были трудными, то третий поначалу показался мне просто скучным. Многочисленные представители знатных семейств, сумевших пережить проведенную моим учителем карательно-воодушевляющую чистку, пожелали выразить мне почтение и поклясться в верности, послушании и так далее, и тому подобное.
И все бы ничего, но количество этих желающих было таким большим, а их болтливость – настолько бессмысленной и утомительной, что я не сразу поняла, в какой именно момент меня попытались убить. Осознание того, что что-то пошло не так, настигло меня вместе со вспышкой боли от пары выбитых зубов и звонкими щелчками рук-плетей Сата, обнаружившегося неподалеку.
Как потом выяснилось, тетушка Сади – без моего ведома – поручила ему меня охранять. И стоит ли говорить, что она лишь отмахнулась от моего протеста против казни несостоявшегося убийцы? Вместе со всем его малочисленным семейством, конечно же. Причину такой непоколебимости мне позже пояснил Сат: у этой семьи были давние счеты с родом Суар, поэтому опрометчивая попытка меня убить дала отличный повод раз и навсегда закрыть этот вопрос. В этот момент я в очередной раз поняла, что интриги и политика – не по мою душу. Как и правление в целом. Альда бы сюда… Хоть он и разбирался в людях не лучше меня, но с ним было бы куда спокойнее, что ли.
Эх… Мой неизвестный молчаливый друг, не знаю, можешь ли ты представить, как я по нему скучаю… Но так как из нас двоих повезло уцелеть именно мне, то с этим придется как-то жить. И раз уж из внутренних собеседников у меня осталась лишь собственная совесть, ты побудь хотя бы слушателем, ладно? А то в моей черепушке в последнее время уж слишком пусто и просторно.
Так вот, о чем я?
А, точно. В общем, сегодня у нас четвертый день с момента отбытия Суртаза по делам, и меня ожидает, как минимум, пара часов тишины. И это просто замечательно. Вот и сижу теперь на этом стульчике, стараясь лишний раз не двигаться, чтобы не усложнять бедняге-художнику выполнение и без того непростой задачи.
Хотя пошевелиться хочется так, как не хотелось даже во время выслеживания первого зомби в моем прижизненном ученичестве. А я тогда почти три часа неподвижно сидела, между прочим. И когда пришло время делать ноги – двигалась не лучше ожившего мертвеца.
Кажется, Альд во время одной из своих лекций называл это памятью тела. Что в посмертии лич, при сопутствующих обстоятельствах, способен испытывать лишь то, что он ощущал при жизни. И это касается как приятных, так и болезненных ощущений. То-то у меня любые проблемы обозначаются либо слабостью, либо тянущей, колющей, ноющей или жгучей болью – в юности я этого наощущалась сполна…
– Госпожа, не смею больше вас задерживать…
При этих словах художник бросает на меня тревожно-настороженный взгляд поверх холста. Видимо, пытается понять мое мнение по поводу этой новости – с личами же нужно держать ухо востро, да. А мне внезапно становится жаль, что все так быстро закончилось. Ведь сейчас я выйду из этой комнатки, о существовании которой в особняке Суар даже не подозревала, и на меня снова навалятся обязанности наместницы. Кто знает, какими они окажутся сегодня.
С шелестящим вздохом я поднимаюсь в воздух.
– Можно посмотреть?
– Да, конечно, госпожа, – художник теперь кажется еще более встревоженным. Он торопливо бормочет: – Но портрет еще не готов, простите за нерасторопность, я…
Беднягу явно нужно убедить, что я не собираюсь убивать его на месте. А то уже даже трястись начал, кажется.
– Все в порядке, я просто посмотрю.
Художник торопливо кивает, отходит в сторону и застывает, склонив голову. А я подлетаю к холсту, смотрю на полотно и пытаюсь понять, нравится мне или нет. Скорее…
– Это еще что такое?!
Наверное, стой я на полу, то подпрыгнула бы от неожиданности вместе с художником. А так, внешне сохранив свое бессмертное достоинство и величие, я лишь внутренне содрогаюсь от прозвучавшего из-за моего левого плеча удивленного голоса.
– Портрет, как видишь, – мой лишенный эмоций голос в очередной раз оказался как нельзя кстати.
– Кажется, я даже догадываюсь, кто его заказал… – саркастически замечает Мэб, делая еще один совершенно бесшумный шаг и останавливаясь уже рядом со мной.
