На краю каждого дня ты можешь чувствовать, что жизнь как будто спешит проскользнуть в самом интересном месте мимо. Будто всё самое стоящее в ней происходит где-то там, а не здесь – рядом с тобою. Поверь, это можно исправить, если, конечно, ты захочешь. Развлеки себя – научись разбираться в людях. Наблюдая за ними, подмечая детали, ты очень скоро научишься понимать: кто есть кто. И тебе это обязательно пригодится. Твоя данность – быть, наблюдать и строить великие цели. Чем же ты наполнишь это «быть»: обновками, граффити, ритмом, рыком мотоцикла, интересной встречей? Это на твоё разумение. Только помни – выбирай то, с чем ты завтра будешь доволен собой. А это далеко непросто. Это то, с помощью чего ты сможешь через год или пят лет быть на высоте, и уверенно смотреть на свою цель. А пока учись разбираться в людях. Они могут быть разные по возрасту, профессиям и социальному положению. Ты ведь тоже скоро кем-то будешь. И даже когда-нибудь сможешь посмотреть на своё прошлое и крикнуть оттуда: – Йехууу… Всё задуманное состоялось!
Итак, начинаем…
В халате, домашних тапочках, с мусорным пакетом в руках, Кира Степановна вышла на лестничную площадку. Ловко придерживая дверь коленом, свободной рукой она повернула ключ в замке. Следом же, по привычке, ладонью протёрла номер на двери. Из соседней квартиры раздавались звуки скрипичных пассажей.
«Ой, сил моих нет! Когда ж это кончится!» – подумала Кира Степановна, глянув на соседскую дверь, и грузной походкой стала спускаться по лестнице.
– Здраcте, здрасте, – поздоровалась она с завсегдатаями, расположившимися на лавочке у подъезда.
– Привет, Кирочка, чего ты смурна/я такая? – поприветствовала одна.
– Опять, слышь, Хандошкины гундосят? – рассмеялась другая.
– Ой, не говорите – гундосят-гундосят! Это ж скоко можно пилить и пилить эту деревяшку?! Вот наделил меня бог соседями. Как они в семествтором заехали, так у меня жизнь кончилась.
– Ну, а чё – пожаловаться никуда нельзя?
– А куда? Да и раньше-то думала – интеллигентные люди, никак артист – раз в оркестре играет. А как дочка их на скрипку пошла – началось. Одно и тож, одно и тож – с утра до вечера, с утра до вечера. Я уж и беруши купила… А ежли кто позвонит? А я не слышу…
– Ой-и, – удивлённо вскинула брови одна из соседок, – Чего это, беруши-то? Чё эт такое?
– Мц, ну ты, Ангелина, совсем не современная! – Кира Степановна поправила косынку на голове, – Это затычки такие в уши, на пластилин похожи, токо красивенькие – розовые…
– Ещё бы я пластилин-то в уши совала, а как провалится?
– И ты туда же, Нина Петровна! – посмотрела с укором на другую соседку Кира Степановна, – Это ж наука придумала! А Клавдия мне подсказала – она и сама такими ж пользуется.
– Ну, ежли Клавдия! – поджала губы Нина Петровна и прыснула, – Ей-то самой уже, поди, всё это пиликанье под боком надоемши.
– Что ты понимаешь, Ниночка Петровна, – она же… и для мужа и для дочки, как эта… муза.
– Ой-и, разговор у нас сёдни интересный, прям культурный! – вставила Ангелина, – Я вот всё смотрю на эту семейку, и думаю – вот ведь с музыкой живут, повезло им – кажный день то праздник, то концерт!
– И с Клавдией им повезло – вот не была б она портнихой, скоко ж денег-то они бы тратили на всякие обновки концертные! А сама-то она чё говорит?
– Клавдия-то? – Кира Степановна почувствовала себя не просто соседкой музыкальной семьи, а приближенной к их тайнам, – Она мужу и дочери не враг. Вчера она вон мне пальто начала шить. Говорит, в благодарность соседскую.
– Ну, повезло тебе, Кирочка, шьёт-то Клавка будь-будь!
– Хоть такая… компенсация. Да когда билеты в филармонию перепадут – но чего мне там делать-то? Я и так ихней музыкой сыта.
– Слушай, а второго дня не ты ли у филармонии билеты продавала? Мои мимо проходили, так говорят, тебя с билетами видели…
– Да, нет! Ошиблись, – Кира Степановна, стыдясь, что её могли заметить у театра, отвела взгляд в сторону и привстала, – …Ладно, пойду я, мусор выкину – разомнусь хоть немного…
Кира Степановна удалилась вглубь двора, а соседки ещё продолжали судачить:
– И хитрюща эта Кирка! Она своё не упустит, – произнесла полушепотом первая.
– В соседях у меня соклассница Хандошкиной Инки – так они с подружками в подъезде обсуждали, будто Инка эта как недоразвитая, дуб дубом, – она постучала о лавочку кулаком, только вот и знает, что на скрипице скрипеть.
– Ну, так уж лучше на скрипице, чем в подворотне ширяться да водку хлестать. Твой-то внучок давно завязал?
– А ну, тебя! И поговорить с тобой о хорошем нельзя! Пойду я – засиделась…
Соседки разбрелись по разным подъездам.
Возвращаясь, Кира Степановна присела на лавочку. По аллее, к подъезду подходил невысокий седовласый мужчина лет шестидесяти, через плечо у него была перекинута сумка на ремне, за который он придерживался одной рукой, а в другой нёс небольшой по объёму футляр.
– Здравствуйте, Евстафий Иванович, – обратилась Кира Степановна к подходящему к подъезду мужчине, – Ваша Инночка-то сегодня с утра занимается – вот умница!
Евстафий Иванович галантно поклонился, перекинул футляр инструмента из одной руки в другую, и зашёл в подъезд.
В домах старой постройки квартиры называли хрущёвками. Они были похожи друг на дружку, различаясь лишь количеством комнат. Считалось, что трёхкомнатная квартира доставалась счастливчикам. Такими счастливчиками была семья Хандошкиных, состоящая всего из трёх человек. И по квадратным метрам им полагалась двушка, т. е. двухкомнатная. Но Евстафию Ивановичу, как служащему филармонии, как творческому работнику, по закону требовался отдельный кабинет.
Стандартная трёхкомнатная, скромно, но со вкусом обставленная, со множеством тканевых накидок – на стульях, диване, кресле больше напоминала портновский салон, нежели квартиру скрипача-альтиста филармонии. В прихожей, рядом со шкафом-трюмо, стоял безрукий манекен, на который, прямо на голову Евстафий Иванович накидывал то плащ, то пиджак, то пальто, возвращаясь домой. Клавдия не обращала внимания на причуды мужа, и каждый раз спокойно снимала с манекена одежду и, встряхнув, размешала её аккуратно, просунув пластмассовые плечики в рукава, уже по своему усмотрению. В зальной комнате Клавдия устроила настоящую портновскую мастерскую, здесь была и ширма для переодеваний приходящих, и огромное, почти во всю стену зеркало, и уголок со швейной машинкой.
Одна из комнат принадлежала молодой девушке – подростку, долгожданной и единственной дочери Евстафия Ивановича и Клавдии.
Инна стояла спиной к дверному проходу и увлечённо играла на скрипке. Волосы Инны, собранные на затылке в шишку, оголили худенькую шею, переходящую в силуэт тонкой кости. Девушка играла музыкальный фрагмент, сбиваясь, начиная сначала – и так по многу раз. Итак, это Инна.
