Наверное, так же описывают свои миры авторы фэнтези или альтернативной реальности, населяя их чудесными существами или меняя знакомые вещи до неузнаваемости. Возможно, так же чувствовали себя Николай Иванович Лобачевский, исследуя и описывая неэвклидову геометрию, или Алиса, попав в Зазеркалье.
Для нас, привыкших к электроинструментам и большим колонкам, симфоническим оркестрам и равномерной темперации, кажется далекой фантазией мир сольных исполнителей и небольших ансамблей, жильных струн и пифагорейского строя.
В этом мире даже знакомые слова меняют свои значения, как в Зазеркалье. Балладой, происходящей от староокситанского глагола «balar» (танцевать) называли сначала танцевальные песни. С тем же значением это слово перешло в старофранцузский и итальянский (в форме «ballata») языки. К началу XIV века баллада стала музыкальной и поэтической формой, в которых писали свои произведения Адам де ля Аль, Жано де Лескюрель и Гильом де Машо. Органистом же называли человека, сочиняющего органумы. Слово «тенор» обозначало не тембр, но нижний голос в многоголосии. А симфонией называли разновидность колесной лиры.
Но не только в экзотике дело. Глядя на готические соборы, слушая органумы Перотина (можно подставить другие примеры), понимаешь, что история искусства – это не только история приобретений, открытий и находок, но и история потерь. И что, возможно, важнее – это история вопросов и ответов на них. Почему ноты именно так выглядят? Почему они так называются? Должна их длительность быть краткой двум или трем? или больше? Зачем нужен жанр, в котором одновременно звучат 2–3–4 текста?
Ответы на эти вопросы иногда были поворотными точками в истории музыки. Порой существовало несколько дорог, и выбор был не очевиден. И если бы был сделан иной выбор в тот или иной момент, то вся история пошла бы иначе.
Человеку свойственно смотреть от себя, и тогда вся история превращается в предисловие к жизни его поколения. Прошлое в таком случае неподвижно, и самое ценное в нем – корни существующих сейчас вещей и явлений и экзотика: от динозавров до охоты на ведьм. Для живших тогда людей вокруг была современность, и они не знали ни своего будущего, ни того, что оно несет. Не знали, какой будет музыка будущего, они ее изменяли своим выбором, своими действиями. И эти действия зависели от того, что они видели и слышали вокруг. Мне было важным, чтобы читатели хотя бы немного почувствовали, в каком контексте жила музыка и жили музыканты Средневековья.
Эта книга – о выборе путей развития музыки, о людях, которые сделали этот выбор, и о тех вопросах, на которые они отвечали.
В Англии и Германии сильные дожди начались летом 1314 года и продолжились осенью. В октябре на реке Мура было утеряно 14 мостов. В Саксонии было смыто 450 деревень – люди, скот, дома.
В середине апреля следующего, 1315 года, дожди с грозами и иногда градом обрушились на всю Европу севернее Альп. В середине апреля дожди начались в Париже и на севере Франции, в начале мая – в Нижних Землях, 11 мая, на Пятидесятницу, – в Англии, а начиная с июня, были везде от Ирландии до Германии. Ветер и отсутствие солнца, постоянно закрытого тучами, привели к необычайно холодному лету. В октябре дожди все еще продолжались в Англии и Франции. В некоторых местах, по свидетельству летописцев, они шли с перерывом лишь на день или два 155 дней подряд.
Дома разрушались, шахты и каменоломни были закрыты, дороги непроходимы, мосты уничтожены: нельзя было ни сеять, ни собирать урожай. Начался голод.
1316 год был таким же, если не хуже. Дожди продолжались и в 1317 году, за ними пришла холодная зима 1317/18 годов. Английская хроника назвала эту зиму самой страшной за тысячелетие. А за холодом и дождями пришли штормы: что-то по описанию похожее на торнадо опустошило Нормандию в 1319 году, паводки приносили громадные разрушения во Фландрии в 1320 и 1322 годах.
Вода заполняла все. «Половодье было таким, как во времена Потопа», – писал летописец из Зальцбурга. Плодородный слой земли местами был смыт так, что на оставшихся землях могли вырастать только чахлые ростки. Но даже там, где плодородный слой оставался, на восстановление его требовалось несколько лет. Летописи Франции и Германии того времени часто упоминают о неслыханном бесплодии земли.
Летом 1314 в Богемии вспыхнула «pestis bovina» – чума крупного рогатого скота и распространилась как пожар, дойдя к зиме 1319/20 годов до Шотландии и Ирландии. Тогда же в Англии было потеряно 60 % поголовья скота. Во время всплесков чумы смертность доходила до 100 %, и лишь единицы животных выживали. Крестьяне не знали, как бороться с болезнью, ведь это была первая подобная эпидемия в Европе более чем за 300 лет, а у животных не было к этой напасти иммунитета.
Начался Великий голод 1315–1322 годов. В Ипре только за лето 1316 года умерли 3000 человек, что составляет примерно 10 % населения. В богатейшем Брюгге умерли тогда же 5 % жителей, несмотря на то что городу удалось закупить в Средиземноморье треть среднегодового потребления зерна. А в английском Винчестере, как сообщал летописец, умирали так часто, что не успевали хоронить.
Темное небо, голод, мор животных – все это слишком напоминало египетские казни. А тут еще и небесные знаки! В 1315 и 1316 годах во всей Европе была видна комета – признанный знак бедствий. В 1316 году шведы отмечали всплески алого цвета на небе, напоминающие брызги крови. В Англии эти же (или иные?) сполохи казались красным крестом из крови и символом грядущей погибели. 1 октября 1316 года было полное лунное затмение. В 1316 году на севере Франции, а в 1317 году на юге ее были землетрясения.
Рис. 1. Изображение ада и голода в книге Апокалипсиса рукописной Библии для бедных (Biblia Pauperum), вышедшей в Эрфурте в годы Великого голода.
Сомнений в божественном наказании почти ни у кого не оставалось. Об этом говорят и хроники, и песни. Например, «Поэма о злых временах Эдуарда II», написанная на среднеанглийском в 1320-х годах. Осенью 1315 года парижские гильдии и религиозные братства устраивали процессии по городу, в которых босые люди шли и молили Бога о милости и пощаде. За пределы Италии стало распространяться движение флагеллантов – бичующихся: они публично бичевали себя кнутом во время процессий.
Современные музыковеды-медиевисты удивлялись, почему так мало музыкальных рукописей сохранилось со второго и третьего десятилетия XIV века? Может, они просто не дошли до нас? Или, возможно, цена на пергамент после эпидемии «pestis bovina» стала запредельной? Пропали заказчики и меценаты? Ждали ли все конца света?
