Перед вами пять лекций по психоанализу, нигде до этого момента не читанных, не публиковавшихся, словом, вполне оригинальных написанных лекций – скажем так, лекций для чтения, по аналогии с пьесами для чтения: лекции эти – почему нет? – также можно разыгрывать вслух, при публике в просторной гостиной, желательно по ролям (вот входит Фрейд, вот Юнг, вот Лакан, а вот и – сюрприз! – Славой Жижек, и за всем этим хор из невротиков, психотиков, аналитиков, прочих первертов…). С другой стороны, их можно читать про себя.
В качестве краткого предуведомления я позволю себе оговорить само это, более чем лаконичное, название – «Пять лекций по психоанализу», – то есть оговорить некоторые слова, в чем, собственно, и состоит моя (историко-философская, комментаторская) работа.
Так как прояснению главного слова «психоанализ» эта работа в целом и посвящена, здесь я о нем скажу только следующее: два главных героя-психоаналитика этих лекций – Зигмунд Фрейд и Жак Лакан, между ними почти что пропорционально поделено всё их, этих лекций, небольшое количество. О других фигурах психоанализа, великих и малых, говорится вскользь и по случаю (о ком-то поэтому не говорится вообще, что, разумеется, не означает, что этот кто-то по каким-то причинам недостоин внимания). Это понятно: у разных психоаналитиков разные теоретические заслуги. Но даже при скромных заслугах фигуры не первого ряда по-своему интересны, к ним хочется обращаться. Однако формат этих лекций не благоволит желанной сюжетной размашистости. Отмечу, что и в этом есть свои преимущества, особенно в том условно популяризаторском жанре, в каком все нижеизложенное и исполнено. Краткость – важная часть выбранной методологии.
Последнее замечание – как раз о формате, о «методологии краткости». Лекций всего-то пять, и для такой богатой темы это капля в море (ну хорошо, пять капель). Тем значимее задача: в плотных и емких формулировках сказать о том главном, опорном, без чего продолжать свое знакомство с психоанализом, на мой авторский взгляд, совсем нельзя. А так как на это дальнейшее знакомство читателя с заданной темой я молчаливо надеюсь, задача моя дополняется: лекции должны быть не только информативными, но и – буквально – захватывающими. Отсюда внимание к стилю: дидактика – без монотонности, азы – без банальности, правда – с поэзией… и сарказмом.
Вот и все для начала. По всему видно, что адресат этого предуведомления – сам его автор, проясняющий самому себе свои цели. А что же читатель? Не вправе чего-либо от него требовать, только скажу: ему я буду очень признателен за внимание – и неторопливость.
Д. Хаустов.
Весна 2018
Горе тебе, моя принцесса, когда я явлюсь. Я зацелую тебя, пока ты не покраснеешь, и закормлю, покаты не потолстеешь. А если ты проявишь строптивость, ты увидишь, кто из нас сильнее: нежная маленькая девочка, которая ест недостаточно, или большой яростный мужчина с кокаином в теле.
Из письма Фрейда к Марте Бернайс от 2 июня 1884 года[1]
Высказывание «психоанализ – это Зигмунд Фрейд» вряд ли можно признать достаточным, но нельзя не признать в общем верным. Возникший в условиях персональной фрейдовской мысли, психоанализ в дальнейшем расширял свои рамки, но не выходил – и не мог выйти – за пределы своих изначальных условий. Таким образом, историческое событие психоанализа – это также персональное событие Зигмунда Фрейда. К тому же, заводя разговор о теории, в которой все выводы обусловлены личной историей ее объектов-пациентов, нельзя не признать, что именно личная история ее, этой теории, создателя является если и не ключом, то во всяком уж случае верной дорогой к корректному усвоению непосредственно теоретических положений[2]. Поэтому мы условимся двигаться следующим образом: сначала познакомимся с Фрейдом, следом – с его работами и только потом попытаемся собрать это все воедино. От нас потребуется немного великодушия, чтобы отдаться на время течению чужой жизни, – уверяю, это окупится сторицей, ибо жизнь, подобная жизни Фрейда, для внимательного взгляда может оказаться не иначе как рогом теоретического изобилия.
Сигизмунд Шломо Фрейд, вошедший в историю под несколько более благозвучным именем Зигмунд Фрейд, родился б мая 1856 года во Фрайберге, Моравия, Австро-Венгерская империя. Отцом его был Якоб Калламон Фрейд, потомственный еврейский торговец из Восточной Галиции. Матерью – Амалия Натансон, дочь торгового агента из Одессы. Это был не первый брак Якоба, к тому же Амалия годилась ему в дочери. Они поженились в 1855 году и за последующие десять лет произвели на свет богатое потомство числом в восемь маленьких Фрейдов: Зигмунд, Юлий, Анна, Регина Дебора, Мария, Эстер Адольфина, Паулина Регина и Александер, последний появился на свет в 1866 году, – итого три мальчика и пять девочек. В 1860 году семья переехала в бедный венский пригород Леопольдштадт.
Зигмунд был первым и фактически, и юридически: он был любимчиком матери и отца, ему было позволено больше, чем всем остальным, то есть рос он в положении лидера, человека избранного, привилегированного, главного. Элизабет Рудинеско описывает это следующим образом: «У Фрейда, воспитанного в либеральном духе, в обществе, где действовала эндогамная система, а браки традиционно заключались по договору, при отце, годившемся ему в деды, при матери, которая могла бы выйти замуж за сводного брата, племянниках одного с ним возраста, было счастливое детство. Пять сестер его боготворили и в то же время считали его тираном. Он контролировал, что именно они читают, не выносил звуков пианино, мешавших учиться, и считал вполне нормальным, когда сестры собирались в общей комнате со свечой, тогда как сам он сидел совершенно один и жег масляную лампу»[3].
Задним числом можно отметить, что к посту лидера психоаналитического движения Фрейд готовился сильно загодя. Помимо всего перечисленного, исключительность «золотого Зиги», как величала его любящая мать, выражалась в том, что на его счет в семье рано было решено следующее: он не пойдет по стопам отца и деда, не будет делать торговой карьеры, но будет реализовывать себя на поприще познания. Так в итоге и получилось, хотя и не столь линейно и запросто, как представляли себе гордые родители.
На том пути, который был для него рано избран, Фрейд имел самые большие шансы на успех: его мало что интересовало помимо учебы, он не был охоч до типичных развлечений молодежи того (да и всякого) времени, к занятиям у него были нешуточные задатки – уже юношей он был первым учеником в классе, позже легко ориентировался в современной ему науке и не в меньшей мере в мировой культуре в целом, знал английский, французский, итальянский, испанский, чуть хуже – португальский, а также древнегреческий, латинский, древнееврейский языки, а сверху еще и идиш, – и, к слову об идише, привычный европейский антисемитизм тогда в Вене был слишком слаб, чтобы Фрейду в карьере хоть как-то могло помешать его еврейское происхождение (к тому же именно в медицине евреев было невероятно много)
