Странный коллекционер
(записки из прошлой жизни)
В девятом классе школы у меня появился странный приятель.
Двор нашей пятиэтажки был создан будто специально так, чтобы соседи понимали, что за люди собрались под его крышей; обмены и переезды тогда были не в моде, так что все знали всех.
В микрорайоне царствовал иерархический порядок: четырёхподъездные дома из силикатного кирпича стояли параллельно друг другу, обширные дворы потрясали воображение, и каждым таким хозяйством, домом и двором, распоряжались управдомы. Наш управдом, мужчина скорее добродушный, чем суровый, по каким-то причинам был без ног. Протезы его всё же давали возможность передвигаться с палочкой, а так называемая «инвалидка», своего рода чудо мотоциклетной техники, и вовсе делала его образ жизни даже более подвижным, чем у простых смертных. Едва заслышав её оглушительный треск, местная детвора сбегалась на просмотр неописуемого зрелища – управдом был широк в кости, прямоуголен телом, а звуки протезов и вовсе делали его похожим на старый скрипучий буфет, по каким-то причинам не стянутый как следует болтами. Лицо его красила такая же прямоугольная улыбка, которая менялась на сосредоточенную, собираясь в линию, когда он работал.
Удивительный человек удивителен во всём, в том числе и в работе. По причине инвалидности, управдом получал пенсию, жить на неё удавалось в то закоренелое советское время сравнительно неплохо, но куда деть свободное время?
А вот куда: человек чинил телевизионную технику, и человек кипел от идей, и эти идеи воплощал в жизнь.
Мне запомнился наш двор в самом расцвете его существования. Возраст мой уже позволял тогда анализировать себя и ближайшее окружение, и память услужливо подсказывала: а это так и так, и ни на шаг в сторону. Однажды памятью выстроенное совершенство двора много лет спустя было разрушено после ухода из жизни этого человека. Да и что сказать: дел наворотили под руководством нашего управдома немеряно. По северную сторону у проходов к подъездам высадили больше десятка голубых елей в линию, кустарник взял в каре́ асфальтовую дорогу, за кустарником появились яблони, несколько вишен; по торцам, отделяющим проезжую часть микрорайона от дворовой территории, пирамидальные тополя.
О цветах не стоит и говорить: высаживали, кто что мог, и в количествах неимоверных. Появилась волейбольная площадка на ничейной территории – на бульдозер собирали по пятнадцать копеек с квартиры всем домом, как помнится, а квартир было восемьдесят; турник через дорогу за входом в лесопарковую зону установили из железных стоек строительных лесов, раскреплённых толстенными проволочными растяжками, и даже в подвале второго подъезда поместили теннисный стол. Когда детская память перестала бороться с внешними признаками дворовой жизни, возник интерес к скрытым до поры личностям двора.
Так вышел на первый план моих интересов наш сосед из смежного подъезда, Алексей Андреевич, прославивший себя тем, что первым в доме сделал перепланировку своей трёхкомнатной «хрущёвки», а потом развёлся с женой, с которой прожил пятнадцать лет, и, по моему мнению, поступил довольно благородно, как современный советский гражданин, выделив ей и двум дочкам две отдельные комнаты. В то чудесное время со стройматериалами было трудно, но в двухстах метрах от нас строили два жилых кирпичных дома, и, как сами понимаете, упрощало его задачу неимоверно.
Алексей Андреевич работал фотографом где-то в центре города, иногда заходил к моей матери по-соседски, я же учился, заканчивал девятый класс; помнится, это было весной, пышно цвели во дворе яблони. Как человек деятельный, он не мог пропустить мимо себя молодого человека; как-то перекинувшись со мной парой фраз и найдя мои суждения довольно здравыми, он по собственной инициативе привлёк меня к фототворчеству.
Впоследствии мне приходилось пользоваться его услугами. Если читатель был студентом технического вуза в то славное время, когда чертили на роскошных ватманских листах бумаги, то вспомнит, наверное, что среди студентов пользовался популярностью такой метод копирования друг у друга чертежей, как «телевизор». Разместив под толстым стеклом, лежащим на двух пригруженных книгами стульях, включённую настольную лампу и положив на стекло в качестве образца идеально выполненный лист какого-нибудь чертежа, страждущая студенческая личность совмещала контурами собственный чистый лист ватмана с образцом, и… – о, чудо! – сквозь плотную бумагу идеально проступали вожделенные контуры.
Алексей Андреевич называл это любительщиной. Позвав меня к себе домой, поведал, как перекопировать чертёж принципиально более совершенно.
В домашнем его распоряжении были такие штуки, как сменные объективы на фотоаппарат «Зенит», куча фильтров-стёкол на эти самые объективы, спецплёнки и прочее; что уж было в самой городской фотографии, и вовсе не подлежало описанию. Доступ к его домашней фотолаборатории впоследствии я имел неограниченный, и даже по знакомству оказывал услуги некоторым студентам-архитекторам, у которых графических заданий было на порядок больше, чему те были несказанно рады – техника экономила студенческое время.
Сделав несколько фото на обратимую контрастную плёнку у себя в фотоателье и проявив её, сосед передавал мне, и уж я мог через фотоувеличитель выполнять прорисовку некоторых деталей, и, собственно, своих решений. Точность передачи размеров и пропорций гарантировалась высочайшая; как ему это удавалось, мне и в голову не приходило. И он гордился этим, как гордятся истинные профессионалы своего дела.
Алексей Андреевич нимало не старался подвигнуть меня в свои дела. Что толку от новоявленного студента, пусть и технаря, по специальности, совершенно его не интересующей? Но его познания в фотографии, и особенно практика, меня задели, и после второго курса я приобрёл по случаю приличный фотоаппарат, но это было потом.
Однажды зимой он пригласил меня прогуляться ночью на водохранилище. Морозы в те времена стояли не нынешние, лёд, как помнится, уже к началу января формировался такой, что некоторые состоятельные рыбаки выезжали на своих авто прямо к лункам. Не зная истинной цели нашего путешествия, я положился во всём на него, думая, что он продвинулся в ловле рыбы совершенно нетривиальным способом.
Спустившись к огромнейшему промороженному полю водохранилища, мы и в самом деле нашли рыбаков, держащихся обособленной кучкой, но мой фотограф, хитровато подмигнув, заявил, что нас ждёт рыбалка особого рода. Вдоль берега была протоптана довольно удобная широкая тропа, мы уверенно двигались, поскрипывая валенками и переговариваясь; уже недалеко над очередным спуском тускло блестел православный крест, венчающий тёмную громаду православного храма.
