Он возвращался домой.
На Восточное побережье Мэриленда, в мир болот и топких берегов, где настырное море отвоевывало часть прибрежной полосы при каждом приливе и неохотно возвращало ее суше с отливом; где плодотворная земля дарила щедрый урожай; где у неторопливых извилистых протоков и в укромных бухточках находили убежище длинноногие цапли. Он возвращался в мир голубых крабов и упрямых моряков.
Где бы он ни находился – в первые скверные десять лет жизни или в последние, успешные годы, уже разменяв третий десяток, – только этот край он считал своим домом. Бесчисленные воспоминания, сохранившиеся с удивительной четкостью, сверкали в его памяти, как солнце в водах Чесапикского залива.
Он въехал на мост, цепким взглядом художника окинул белые яхты, неспешно скользящие по густой синеве залива, проворные барашки волн и пикирующих за добычей прожорливых чаек, а также обрамляющую залив кромку земли, словно забрызганную переливчатой зеленью, и сочную листву купающихся в весеннем тепле дубов и эвкалиптов.
Он хотел запомнить этот момент так же четко, как свою первую поездку через залив к Восточному побережью: себя, угрюмого, испуганного мальчишку, и мужчину, пообещавшего ему настоящую жизнь.
Тогда он сидел на пассажирском сиденье рядом с едва знакомым пожилым мужчиной. Все его пожитки – жалкая одежонка и какие-то мелочи – уместились в бумажном пакете. Живот сводило от страха неизвестности, но он смотрел в окно со скучающим видом – так ему, во всяком случае, казалось.
Пока он с этим стариком, он не с ней. На тот момент ничего лучше для него и быть не могло.
Да и старик вроде бы ничего. Не воняет ни перегаром, ни мятными пастилками; ими кое-кто из подонков, которых Глория приводила в их очередную конуру, пытался заглушить запах алкоголя.
А старик – его звали Рэй – покупал ему гамбургер или пиццу, когда они встречались пару раз. И старик с ним, мальчишкой, разговаривал.
В его жизни взрослые не разговаривали с детьми. Они или приказывали, или болтали только друг с другом, будто детей не было рядом.
А вот Рэй с ним разговаривал. И слушал. И когда старик спросил, не хочет ли он пожить с ним, он не почувствовал ни удушливого страха, ни обжигающей паники.
Жить как можно дальше от нее. Это единственное, что сейчас имело значение. Чем дольше они ехали, тем больше становилось расстояние между ним и ею.
А если станет совсем погано, всегда можно сбежать. Мужик-то очень старый. Огромный, чертовски огромный, но старый. И волосы совсем седые, и лицо все в морщинах. Он искоса поглядывал на это морщинистое лицо, начиная мысленно рисовать его портрет. А самое странное, что у старика были ярко-синие глаза, точно такие же, как у него самого.
Говорил старик громко, но не орал. Голос у него был спокойным, даже вроде немного усталым. Впрочем, сейчас старик и выглядел усталым.
– Мы уже почти дома, – сказал Рэй, когда впереди показался мост. – Есть хочешь?
– Не знаю. Да, вроде да.
– Насколько я знаю, мальчишки всегда хотят есть. Я сам вырастил три бездонные бочки.
В голосе старика послышалась бодрость, но какая-то вымученная. Даже в десять лет паренек хорошо умел различать фальшь.
Она уже достаточно далеко, подумал мальчик. Если придется бежать… Ну, ладно, рискнем, посмотрим, что к чему.
– А с чего вдруг вы взяли меня к себе?
– Надо же тебе где-то жить.
– Да бросьте вы. Никто в такое дерьмо по своей воле не влезает.
– Некоторые влезают. Мы с моей женой Стеллой уже влезали.
– А вы сказали ей, что привезете меня?
Рэй улыбнулся, немного печально.
– По-своему. Она уже умерла… Она бы тебе понравилась. Она только взглянула бы на тебя и тут же засучила рукава.
Паренек не знал, что на это ответить.
– И что я должен делать, когда мы приедем?
– Жить. Просто быть мальчишкой. Учиться в школе, попадать в разные передряги. Я научу тебя ходить под парусом.
– На яхте?
Рэй рассмеялся низким раскатистым смехом, и холодный комок в животе у паренька почему-то – он не мог сказать почему – исчез без следа.
– Да, на яхте. У меня есть глупый щенок – мне почему-то всегда попадаются безмозглые, – я пытаюсь дрессировать его. Ты мог бы помочь мне. У тебя будут обязанности по дому, какие именно, мы еще уточним. Мы введем правила, и ты будешь им подчиняться. Только не думай, что если я старый, то меня легко обвести вокруг пальца.
– Вы дали ей деньги.
Рэй на мгновение отвлекся от дороги и посмотрел мальчишке прямо в глаза того же цвета, что и его собственные.
– Верно. По-моему, она только это и понимает. Никогда ничего другого не понимала, я прав, парень?
– Если вы разозлитесь или устанете от меня, или просто передумаете и решите отослать меня назад, я к ней не вернусь.
Они уже миновали мост. Рэй остановил машину у обочины, повернулся на сиденье всем телом так, что они с мальчиком оказались лицом к лицу.
– Временами я буду злиться на тебя и в моем возрасте, конечно, буду иногда уставать. Но я обещаю тебе здесь и сейчас: я никогда не отошлю тебя назад.
– Если она…
– Я не позволю ей забрать тебя. – Рэй не стал дожидаться следующего вопроса. – Чего бы это ни стоило. Ты теперь мой. Ты теперь моя семья. И ты останешься со мной столько, сколько захочешь. Когда Куин дает обещание, – добавил Рэй, протягивая руку, – он его выполняет.
Парень посмотрел на протянутую руку, и его ладони мгновенно вспотели.
– Я не люблю, когда меня трогают.
Рэй кивнул.
– Ладно. Но все равно я дал тебе слово. – Старик снова вывел машину на дорогу и еще раз взглянул на мальчика. – Мы почти дома.
Через несколько месяцев Рэй Куин умер, но слово свое сдержал. Он сдержал его с помощью трех мужчин, своих приемных сыновей: это они подарили тощему, подозрительному, измученному мальчишке счастливую жизнь. Они дали ему дом, они вырастили его настоящим мужчиной.
Кэмерон, неугомонный, вспыльчивый профессиональный гонщик. Этан, терпеливый, рассудительный моряк. Филип, элегантный, образованный «белый воротничок». Они поддерживали его, они боролись за него. Они его спасли.
Его братья.
Вечернее солнце золотило болотную траву, засеянные поля, прибрежный городок Сент-Кристофер. Через открытые окна в машину проникал морской запах.
Он подумал, не свернуть ли в город, не заглянуть ли в старый кирпичный амбар, превращенный в судоверфь. Деревянные яхты Куинов все еще строились вручную, и за восемнадцать лет, прошедших со дня основания бизнеса – воплощения мечты, основанного на тонком расчете и тяжелом труде, – прославились отличным качеством и красотой.
Наверное, братья еще там. Кэм ругается, заканчивая изысканную отделку каюты. Этан спокойно полирует борта. Фил торчит в кабинете наверху, придумывая эффектную рекламную кампанию.
Можно заехать в кафе «У Кроуфорда» и захватить упаковку пива. А может, холодное пиво найдется у братьев, но, скорее всего, Кэм даст ему молоток и прикажет вкалывать вместе со всеми.
