Что может быть прекрасней бурной постельной сцены! Разве что продолжительный крепкий сон после неё. Приглушённый золотистый свет лампы, балансирующей на самом краю низенькой тумбочки, широкая кровать, на которой очень живописно, как будто специально, располагаются неживые предметы постельного назначения, то есть подушки и одеяла, и — не только живые, но и очень довольные человеческие тела в классической комплектации (М и Ж). Лучшая картина из всех возможных в бытовом жанре, особенно если зритель — не только зритель, но и участник… Человеческие тела зашевелились — оттого, что проснулись, и заговорили.
— Фродик, мур-мур, Катёнок не хочет в кино… Катёнок хочет солнечные очки и пляжную сумку!
— Детёныш, не капризничай. Пора за работу, а в кино, если уж не хочешь, не пойдём.
Та, которая назвала себя Катёнком (она настаивала на таком, и только таком, написании своего имени) получила деликатный, но, скажем так, знаковый, шлепок по попе. А значил он следующее: спорить, клянчить, капризничать абсолютно бесполезно.
Тот, который откликнулся на Фродика, слегка отодвинулся от женского тела, которое ни возрастом, ни габаритами не соответствовало ни слову «детёныш», ни слову «котёнок». Даже если последнее писать через «а». Соответствовал ли Фродик своему имени? Наверное… Но есть, что называется, нюансы.
— Дай мне ноут, пожалуйста.
— А разве он не с твоей стороны? Под кроватью, пошарь поближе к стене.
— Точно, с моей… Ну, продолжим.
И они продолжили. Фродик подпихнул себе под голову ещё одну подушку, на живот постелил сложенный вчетверо толстый мохнатый плед, — чтобы монитор располагался повыше и глаза не уставали. Открыл документ, представляющий собой историю болезни.
Понять, какой именно болезни, мог только человек с медицинским образованием: результаты анализов всевозможных биотканей и биожидкостей в виде столбиков из цифр, букв и закорючек, непонятные непосвященным томографические снимки и графики… Судя по объёму, тому, чья это была история, очень не повезло: папка весила как двухчасовой фильм. Впрочем, переживать за судьбу больного не стоит: персонаж целиком и полностью, со всеми анализами и диагнозами, создан его, Фродика, воображением. Фродик буркнул:
— Детёныш, сегодня состояние больного улучшилось. Добавь в пост пару истерически-позитивных фраз, ведь мамаша воспрянула духом.
Женщина нахмурилась:
— А правдоподобно ли это? Всё-таки ребёнок медленно умирает, и мать не может этого не понимать. Да, обманывает себя. Но она же не идиотка!
Фродик подумал: «Как же, не идиотка. Каждая баба, особенно если её ребёнок маленький, немного идиотка. А то и не немного». Вслух же сказал:
— Причём тут! Так работает материнский инстинкт, слышала когда-нибудь о нём? Надо написать, зачем споришь, тратишь моё и своё время? Не всегда неизлечимая болезнь прогрессирует без остановок, до логического конца. Бывает, немного сдаёт назад или топчется на месте. Тем более, если больной получает хорошее и — что для нашего дела важно, дорогостоящее лечение. Называется этот период ремиссией. Ремиссия нужна для той самой правдоподобности, и это только во-первых.
Во-вторых, такой поворот сюжета увеличивает масштаб трагедии — ведь тяжёлая болезнь ребёнка есть трагедия. «Качели» самочувствия усиливают впечатление, понимаешь? Ну а главное — люди любят понравившихся героев, не хотят с ними расставаться. Думаешь, почему снимаются сериалы, пишутся продолжения романов?
Внезапно Фродик нахмурился. Видимо, ловил мысль, раздразнившую воображение, но внезапно вильнувшую хвостом. Спугнуть мысль могло что угодно. Чаще всего — пустая болтовня Детёныша-Катёнка. Наконец, морщины на его лбу разгладились:
— Кстати! Помнишь ты того пацана из соседнего дома, мы ещё видели его вчера у рюмочной? Которому мать наваляла за то, что купил шоколадку вместо воблы? В новостях мелькало, между прочим. Я думаю, нам следует общипать этот случай. Много не получим, но тебе на очки с сумкой хватит. Назови пост без претензий, «Мальчик пострадал от рук пьяницы-матери».
Добросердечные соседи (мы то есть) вызвали ментов, скорую. И вообще заинтересовались тем, что в семье творится. Сейчас ребёнку нужно лечение, ведь мать здорово его избила. Допустим, требуется массаж. А матери плевать, конечно. Но мы не оставим его в беде, только сами бедные и денег нет. Много нам не нужно, курс стоит… ну, допустим, двадцать. Нет, девятнадцать триста ммм… сорок. Почти половину уже собрали. Помогите, кто сколько может, ну, допустим, сто рублей с рыла, то есть ника. Мы люди совестливые и больше нам просить стыдно.
— А если найдётся кто-то, кто захочет всё оплатить?
— Детёныш ты мой! — вокруг глаз Фродика залучились морщинки. Он по-отечески погладил женщину по макушке, — может, и найдётся. Но ты верни деньги, за исключением незначительной суммы.
— Ты не выспался, что ли? ВЕРНУТЬ деньги, которые мне дадут???
— Глупенькая. Кто будет следить за судьбой пожертвованной сторублёвки? Кто вообще будет требовать отчётных документов из-за таких копеек? Это просто стыдно! На самом деле никого не интересует судьба алкашни и её потомства, у всех своих проблем по горло. И часто тоже с детьми.
— Ну, не знаю… Неправильно поймут. А вдруг подумают, что что-то не чисто?
Детёныш задавала такие вот ненужные вопросы почти каждый день, хотя сочиняла истории о фальшивых больных регулярно. Тоже почти каждый день. Видимо, предосудительность их совместных деяний всё-таки смущала её. А Фродик не видел в своих деяниях никакой предосудительности. На каждый вопрос отвечал как в первый раз, охотно и подробно:
— Случай с пацаном был — был. Мелькнул в новостях — мелькнул. Какие ещё доказательства нужны человеку, который мнит себя благотворителем? Перечислить эту несчастную сотню ему ничего не стоит, зато целую неделю его будет распирать от гордости. Ещё один повод для дурака и ничтожества уважать себя за микроскопический поступок, тень поступка, просто-таки ни за что!
Детёныш слушала его, так, как пишут в классических произведениях: затаив дыхание, онемев от восторга и восхищения. Ну, разве это банальное психологическое давление, удовлетворение естественной потребности — подчинить женщину мужской воле?
Конечно, нет — он против любого насилия, особенно психологического. Фродик не то что прав, он понял суть человеческой души, досконально понял! Это необыкновенный, уникальный человек! Однозначно, гений! Как было не любить его (вспомним ещё раз классику) всем сердцем и всею душою, всем разумением своим, до дрожи в коленках и мурашках по спине?!
Знаток человеческих душ действительно им является — как минимум, на бумаге, дипломе врача по специальности «психиатрия». Ничего интересного в этом факте нет. Было время — кстати, не так уж давно, когда и в самом Фродике не было ничего интересного. От слова «совсем».
