1
Дети любят спрашивать:
– Как вы познакомились с мамой?
Они знают ответ, но им всё равно нравится история о том, как неудачно выбранный отель, летний ливень и прочие обстоятельства сделали неизбежной мою встречу с Искрой Янковой, дочерью бывшего оперного певца Николая Янкова.
Искра смеётся, оборачивается, и её волосы – густые, не тронутые сединой, такие же пышные и блестящие, как в день нашей встречи, – рассыпаются по плечам, и мне всё так же хочется пропускать сквозь пальцы эти чёрные пряди, вдыхать запах лаванды и роз, снова и снова вглядываться в глаза жены и слушать её голос.
Мы рассказываем детям – снова – обо всём.
Почти. О том, какую тайну хранит их болгарский дедушка и какую роль в становлении нашей семьи сыграл собиратель слов Владимир Даль, они узна́ют позже.
В своё время.
Летом 2018 года отец предложил мне свозить маму в отпуск.
Её подружки были заняты, а я только-только защитил диплом и не имел ничего против недельки в Золотых песках. Вот только всё пошло не по плану: мама – доцент кафедры археологии исторического факультета СПбГУ – в Золотых песках быстро заскучала и заявила, что хочет поездить по нетуристическим местам Болгарии. В Софии она была несколько раз, в Варне тоже, поэтому я просто подвинул к маме карту и попросил указать место. Мама ткнула в Сливен.
В Сливен мы добрались к вечеру, и когда обнаружилось, что в отеле маму раздражает примерно всё, искать другое жильё было уже поздно. После полубессонной ночи – мама за стенкой так охала и ворочалась, что я просыпался от скрипа и стонов, – и после завтрака, на котором мама сидела с видом оскорблённой царственной особы, я начал искать другой отель. Интернет в здании не ловил, и я, заверив маму, что вернусь с добычей, вышел на рекогносцировку.
Тут-то и ливануло.
Грозы в Болгарии напоминают Всемирный потоп – привыкнуть к этому я так и не смог. Небо – буквально – разверзается, и из него – буквально – исторгаются все боженькины запасы воды. Улочки превращаются в бурные реки. Идти невозможно. Остаётся замереть на месте – хоть в каком-то укрытии – и молиться, чтобы боженькин гнев поскорее иссяк.
Я оказался под козырьком дома вместе с типом, которого, как и меня, отрезало от мира потоками небесной воды. Ливень не заканчивался, и я пригляделся к товарищу по несчастью. Чёрные волосы и чёрная борода, кустистые брови, чрезвычайно живые тёмные глаза, высокий подвижный лоб, небольшие залысины с обеих сторон, длинная шея – мужчина артистично держал голову приподнятой, будто собирался исполнить оперную арию или что-то громко сказать с театральных подмостков.
Позже я узнал, что первое впечатление меня не обмануло: Николай Янков – так звали моего будущего тестя – в прошлом был оперным певцом, выступал в Софии и в Вене, гастролировал по восточной Европе, но несколько лет назад ушёл на покой и вёл скромную жизнь вдали от крупных городов.
Мужчина шевелил пальцами, и у меня мелькнула нелепая мысль, что он перебирает невидимые нити, управляя интенсивностью водного потока.
Пока ливень продолжался, мы пытались найти общий язык.
Языков оказалось четыре с половиной на двоих, и совпадений было – минимум.
У меня – русский и английский, у Николая – болгарский и итальянский. Из общего – немного латыни. Услышав знакомые слова, Николай засмеялся от радости, и смех преобразил его казавшееся диковатым и почти сумасшедшим лицо: от век брызнули морщинки, глаза засияли.
Каким-то чудом я объяснил Николаю свою проблему: маме не понравился отель, я ищу жильё на пару-тройку дней.
– Имам кышта, – откликнулся Николай и, видя моё непонимание, добавил отрывисто несколько латинских слов, – домум. Приватус. Вивере.
И вдруг по-русски:
– Можно туда! – подумал ещё немного, – уна каса, поссо вивере да соло.
Пока мы с Николаем увлечённо занимались лингвистическими изысканиями, дождь начал стихать. Потоки бурой воды мельчали, теперь с трудом верилось в то, что ещё несколько минут назад улицу было невозможно перейти даже вброд.
Николай схватил меня за рукав.
– Доведе майка си! Улица Мусала. Четыри. Четыри. Ясно е?
Я понял, что могу привести маму по указанному адресу, и благодарно кивнул.
Растерянное лицо Николая напомнило мне о главной болгарской несуразности для русского туриста, и я торопливо помотал головой: да, да, понял!
Лоб Николая разгладился. Кажется, он хотел меня обнять на прощание, но только взмахнул длинными ладонями и пошлёпал куда-то вверх по улочке по колено в воде. Он оборачивался и кричал:
– Саша! Саша доведе майка. Мусала! Четыри!
Саша – это я.
2
В доме Николая маме понравилось. Её комната – светлая, просторная, в пастельно-лиловых тонах – смотрела окнами в сад. В саду цвели розы, и запах после грозы стоял просто ошеломляющий. У человека постсоветского пространства Болгария часто ассоциируется с эфирным розовым маслом в деревянных флакончиках. Попадая на болгарскую землю летом, понимаешь, что розы и в самом деле заполнили здесь почти всё: красные, белые, розовые, крупные, мелкие, вьющиеся и кустовые – они настырно цветут и пахнут так, что спустя пару дней твоё дыхание начинает само напоминать розовый эфир.
Моя комнатка была поменьше и потемнее – как я люблю – с тяжёлыми портьерами и грузными шкафами тёмного дерева. Единственное окно тоже смотрело в сад – в другую его часть, ту, что граничила с небольшим холмом.
Когда я увидел Искру, меня будто слегка ударило электрическим током. Знаю, звучит банально, но я застыл на месте и несколько секунд пытался понять, что нужно сделать, чтобы открыть рот и издать приличествующие случаю звуки. Искра меня опередила:
– Добро пожаловать, сударь и сударыня, – сказала она на чистом русском. – Мы с отцом покажем вам сад.
«Сударь», подумать только!
Когда Николай показывал нам дом и участок, он всё время странно поглядывал в конец сада.
Наконец, он нервно повёл плечами, будто сдавшись, и повёл нас с мамой по дорожке мимо лавандовых грядок и розовых кустов.
Искра шла чуть позади. Её русский язык оказался почти безупречным, и она помогала отцу в качестве переводчика во время нашей маленькой экскурсии. Что-то – то ли в Искрином акценте, то ли в её манере подбирать слова – меня насторожило, но я никак не мог понять, что именно.
Вообще всё в этом месте было странноватым и зыбким: будто что-то неуловимое прячется в уголке глаза, спохватишься, оглянешься – ничего нет, только розовый куст подрагивает, и в воздухе – еле заметное марево, как бывает в жаркий день после дождя.
Николай был немногословен.
– Градина. Сад, – пояснил он, широким жестом показывая на цветы и кусты. – Можете да ходите.
Это было понятно без перевода.
Я почти не слышал шагов Искры за спиной, но от её присутствия у меня по спине бегали мурашки. Всё моё внимание было сконцентрировано на этих ощущениях: где-то чуть позади, мягко ступая по каменистой дорожке, идёт девушка с чёрными глазами и чёрными волосами.
