Кика Хатзопулу - Нити ярче серебра

Подвесной трамвайчик скользил вперед всего в нескольких дюймах над поднявшейся после прилива водой. Когда он подъехал к станции, тросы застонали под тяжестью перегруженного вагона – и пассажиры закрутили головами, бросая сердитые взгляды. Совсем недавно на Шалфейной улице оборвался трос, из-за чего пассажиры оказались в грязном канале. Трое попали в больницу: даже в преддверии лета вода в бухте была ужасно холодной.

В задней части вагона пожилая дама перебирала у груди пальцами, усеянными пигментными пятнами, словно завязывая невидимый узел. Она не была рождена мойрой: между ее пальцами не было ничего, кроме воздуха. Считалось, что этот жест отгоняет младшую из сестер-мойр – богиню судьбы, которая решает, когда пора обрезать нить жизни.

Старая поговорка гласила: «Завяжешь раз – и она поймет, что ты не сдаешься».

В Илах добавляли еще одну строчку: «Завяжешь тысячу раз – а она все равно разрежет».

Но старушка была не из Илов. Она носила меховое пальто, чистое и без заплат, а ее седые волосы были уложены в прическу, модную среди представительниц высшего класса: аккуратная коса, заколотая на затылке. Вот только нефриты, когда-то украшавшие шпильки, пропали – на память о них остались лишь пустые бронзовые раковины.

Тросы завизжали на прощание, и трамвай уехал. Старушка подождала, пока станция опустеет, и пошла по мосту, волоча за собой хозяйственную сумку, – скрип колесиков отдавался в каждой ямке на мосту пронзительным эхом. Улицы были безлюдны, но она замечала каждую тень и каждый мимолетный шорох.

Ее муж, который был на двадцать лет старше и любил пугать свою наивную супругу, как-то раз сказал ей, что ночью по затопленным улицам города Аланте шныряет какая-то нечисть. «Эта дрянь прячется в тенях девушек, – посмеивался он, – потом обвивает лодыжки и уже никогда не отпускает». Старушка давным-давно похоронила его. О муже она вспоминала редко, а вот о мерзком чудовище думала каждый день. Она могла поклясться, что чувствует их – кольца, сомкнувшиеся вокруг ее ног, и волочащиеся за ней кандалы.

Ей так хотелось родиться мойрой – ощущать в своих пальцах нити судьбы, тугие и прочные. Она ускорила шаг, чтобы побыстрее оказаться дома, в безопасности: там она сможет, накрывшись пледом, уютно устроиться в кресле с чашечкой крепкого чая и послушать финальный эпизод ее любимой мыльной оперы.

Сериал наверняка уже начался! Проскользнув в квартиру, старушка сразу же включила радио – и комнату наполнили знакомые голоса актеров. Затем она принялась выкладывать свои скромные покупки: ромашковый чай, пачку сырных крекеров и банку сушеного инжира, купленного со скидкой, – как вдруг почувствовала, что рядом кто-то есть.

Рот зажала чья-то рука. Банка инжира выскользнула из пальцев и с грохотом упала на пол. Старушка изо всех сил пыталась освободиться: пинала нападавшего, толкала его локтями, наугад царапала. Прическа рассыпалась – выбившиеся белые пряди застилали глаза; каблуки сапог стали липкими от размятого инжира. Из-за стены обеспокоенно окликнула соседка.

«Не волнуйся, – прошептал на ухо незваный гость. Она не могла понять, кому принадлежит этот голос: человеку или окутанному мраком чудовищу. – Это еще не конец».

Если бы старушка родилась мойрой, как и мечтала, она бы почувствовала, что из клубка ее нитей выдергивают нить жизни. Она бы увидела, как та тянется к потолку и исчезает высоко над головой. Она бы заметила, как некто берет одну из своих нитей и натягивает ее между двумя пальцами – серебряную и крепкую, как сталь.

Но старушка услышала лишь щелчок.

И нить ее жизни оборвалась.

Ио стояла у края крыши, пытаясь убедить себя сделать первый шаг.

Она объясняла уже тысячу раз: ее пугает не высота, а… граница. Она спокойно ездила на подвесном трамвае и могла станцевать чечетку на балконе, но для того, чтобы пересечь подвесной мост, ей нужно было остановиться, сделать несколько глубоких вдохов и мысленно уговорить себя на это.

«Дуреха, – обращалась к сестре Таис, когда Ио была помладше. – Ты рождена мойрой, а значит, можешь видеть нити судьбы. Разве твоя вот-вот распустится?»

Обменявшись понимающими взглядами, Таис и Ава, третья сестра, валили Ио с ног. Они сплетались в клубок и с диким хохотом катались по земле, пока Ио не признавала поражение. Ава находила нить жизни Ио и несколько раз дергала за нее. Та натягивалась, сияя так же ярко, как серебряная цепочка.

«Посмотри, – упрекала Таис. – Крепка как никогда».

«Ей просто нравится бояться, – посмеивалась Ава. – Чтобы был повод ничего не делать».

И маленькая Ио каждый раз ныла: «Неправда!»

На самом деле она терпеть не могла нытье, но сестры сами были виноваты: они обращались с ней как с ребенком, – поэтому она и вела себя как ребенок. Их родители до самой смерти работали на Равнинах Нереиды за городом, и сестрам с юных лет приходилось самостоятельно заботиться о себе. Главной у них стала Таис, самая старшая: она убирала, готовила и распоряжалась финансами. Ава, которая была на два года младше, отвечала за развлечения – придумывала игры, чтобы занять их время, и гадала людям за небольшую плату. А Ио, появившаяся на свет через шесть лет после Авы, была малышкой, которую нянчили и дразнили. «Одна душа, расколотая на три тела», – заговорщически шептали сестры, прижавшись лбами в своей общей постели.

Конечно, это было много лет назад. До того, как Таис уехала из города, до того, как все изменилось.

Ио осторожно ступила на мостик. Он подрагивал под ее весом, постанывая при каждом шаге. На самом деле этот мостик не предназначался для людей. Длинная тонкая полоска металла была сделана специально для кошек, чтобы те могли передвигаться по городу во время приливов, – таков был городской план по сдерживанию роста популяции грызунов, переносящих болезни.

Проблема кошачьих мостиков заключалась в том, что у них не было перил. По мнению городских властей, кошки не теряют равновесия. Вот только это не так: они могут поскользнуться и упасть, как и любое другое существо, просто обычно они приземляются на лапы. Ио считала, что все это противоречит здравому смыслу: приземляться под кошачьими мостами не на что – внизу лишь мутная приливная вода, которую, как уже установлено, кошки ненавидят.