В детстве мы любили играть в войну, или, как мы ее ласково называли, войнушку. Стоило по телевизору пройти какому-нибудь фильму со стрельбой и сражениями, как его действие мгновенно переносилось на улицу: толпы мальчишек строгали мечи, посмотрев фильм о богатырях или рыцарях; после фильма о мушкетерах мечи заменялись на шпаги; следом за кинокартинами о Первой или Второй мировой на смену клинкам приходило огнестрельное оружие.
Лично я в этих играх, беря в руки меч, шпагу или винтовку, чаще всего направлял их против воображаемых врагов своего народа. Обычно я представлял себе тех, с кем когда-то довелось воевать моим предкам (ведь именно этих супостатов, разгромленных и в панике бегущих, показывали в патриотических фильмах). И таковых на эту роль находилось немало: немцы, французы, итальянцы, американцы, монголы, китайцы, японцы… Вообще, мой народ гордится своим боевым прошлым. За тысячу с лишним лет своей истории он воевал непрерывно. Пожалуй, не найдется в мире нации, с которой мои предки не сходились на поле брани. А если таковые и есть, я бы на их месте не зарекался, что этого не случится в будущем, ведь мы не в ответе за дела потомков… И, сидя в воображаемом окопе, сжимая в руке деревянный «пэпэша», сделанный из палки с прибитой снизу консервной банкой вместо магазина, я искренне ненавидел каких-нибудь немцев. Немцев, которые к тому времени уже полвека мирно жили на своей земле и никого не трогали. Немцев, которые лично мне ничего плохого не сделали. Но немцев, от пуль которых когда-то давным-давно пал в бою мой дед. И я не думал о том, что, возможно, где-то там, в далекой Германии, точно так же в импровизированном окопе сидит немецкий мальчуган с каким-нибудь деревянным МП-40 в руках и тоже искренне ненавидит мой народ, в бою с которым когда-то давным-давно пал и его дед. При этом ни он, ни я даже не задумывались о причинах, которые толкнули наших отважных дедов стрелять друг в друга.
Действительно, почему это вдруг два народа, мирно живущие на своей земле, сеющие хлеб, строящие дома, воспитывающие детей, мечтающие о счастливом будущем, вдруг берут в руки оружие и идут друг друга убивать? Кто-то скажет, что представители одного из них (того, который в итоге проиграл) были просто-напросто зверьми, решившими поработить или истребить другие нации… А вот лично я не верю, что дед того немецкого мальчугана, сжимающего деревянный МП-40, был зверем. Хорошим солдатом – возможно! А вот зверем – вряд ли! Таковым его после войны прозвали победители, которые, как известно, пишут историю. Как и мой дед зверем не был, хоть и, воюя, лишил жизни нескольких человек. На самом деле и тот и другой лишь честно исполняли свой долг (Конечно же, тут я говорю о большинстве людей и не беру в расчет тех немногих кровожадных психопатов, идущих воевать, чтобы удовлетворить свои садистские желания. Таковые есть в каждом обществе независимо от политического строя, идеологии и того, на чьей стороне они воюют). И пора бы уже признать, что наши героические предки в тех тысячах войн, что гремели на нашей многострадальной планете, чаще всего шли в бой вовсе не из-за патологического желания причинять кому-то боль, кого-то поработить или по иным злобным причинам. Быть может, этого желали те, кто отправлял их на войну… Уверен, все те люди, кто сражался и умирал, с гораздо большим удовольствием вместо этого и дальше бы сеяли, строили, воспитывали, мечтали… А гибли они лишь потому, что горстка людей, стоявшая во главе народа, однажды вдруг решила доказать другим, что ее идеология – самая идеальная, вера – самая верная, вооруженные силы – самые вооруженные и самые сильные… Но разменной монетой этого спора всегда были человеческие жизни! И военным трофеем у выживших независимо от того, чья сторона взяла верх, после окончания кровопролития оставались лишь ненависть и боль потерь.
У меня был брат Мишка. Был – потому что сейчас для меня его как бы нет. И меня для него, наверное, тоже… Зато когда-то мы росли вместе и были не только братьями, но и друзьями. Что, кстати, важно! Хотя, случалось, дрались. Не без того. Вот взять, например, день, когда сделано то памятное фото – единственное, на котором последние лет двенадцать я мог видеть лицо брата.
Помню, как мы, прижимая к груди автоматы, осторожно шли по узенькой тропинке, вздрагивая от каждого шороха. Я шел впереди всех, ведь я командовал отрядом! И очень гордился этой почетной должностью, как и своей пилоткой с кокардой и отлично сделанным своими руками игрушечным оружием. Нам всем было от силы по десять лет. Мы играли в войну.
Помню, как я услышал впереди голоса, замер и дал знак остановиться. Мои короткоштанные бойцы мигом рассыпались по кустам. Нам навстречу шел другой отряд – таких же суровых юнцов. Мы не атаковали, подпускали поближе. Но наш план провалился: один из моих подчиненных задел какую-то чересчур трескучую ветку.
– Засада! – раздался крик на дорожке.
И тут же со всех сторон грянуло: «Тра-та-та-та-та!»
Как же я ненавидел в тот момент раскрывшего наш хитрый замысел противника. Как же я поливал врагов воображаемым огнем!.. Причем та и другая стороны считали себя партизанами, а своих противников – оккупантами.
Но вот дорожка опустела. Правда, опустели и наши кусты. Вокруг лишь валялись тела «сраженных» врагов и товарищей. Однако я «выжил» и видел, что остался один враг. Тот также заметил меня. Краем глаза я наблюдал, как он крадется в зарослях, пытаясь зайти мне в тыл, чтобы застать врасплох. Я сделал вид будто не вижу его, подпустил поближе. А потом, резко развернувшись, что было мочи заорал:
– Та-да-да!.. Падай, ты убит!..
Да только он не упал! Более того, он вдруг стал доказывать, будто «выстрелил» первым и что это мне следует грохнуться на траву рядом с поверженными товарищами. Наш спор длился недолго. Я был на пару лет старше, а в детстве, как известно, это довольно весомое преимущество. А потому я недолго думая пустил в ход свой на тот момент главный аргумент – кулаки. Мы повалились на землю, беспощадно колошматя друг друга. Этим довольно часто заканчивались наши ссоры с братом. И несмотря на то что чаще всего верх оставался за мной, мои победы все равно проблемы не решали: даже будучи побитым, Мишка отказывался признавать мою правоту. Зато, как всегда в подобных разногласиях, в итоге права оказывалась наша бабушка, которая, качая головой, растаскивала нас в стороны и, разглядывая синяки и ссадины непримиримых внуков, приговаривала:
