1
Он позвонил и представился знакомым моего ленинградского приятеля. Ой, нет, сначала он не позвонил. Сначала случилась перестройка.
Перестройка. «Совок», хоть и тронут уже ржавью, но ещё кажется, что это только снаружи. И в страшном сне никто не видел, что конец совсем близко. Или в приятном сне, неважно, главное, что не видел никто. Теперь, правда, чем дальше, тем чаще встречаются люди, которые давно всё знали и предвидели, но тогда они стеснительно молчали.
И вот гласность, понимаешь, ускорение и плюрализм… Они как наберут силу, как снова зашагаем мы вперёд семимильными шагами! Да что там зашагаем – побежим, с ветерком догоняя и перегоняя Америку! У нас это издавна любимый вид спорта.
А главное – новые формы хозяйствования, возможность не батрачить на неведомого дядю, как это было принято семьдесят лет, а самому зарабатывать. Зачатки свободного предпринимательства, кооперативы со своими уставами, директорами и счетами в банке. Нам сказали:
– Давайте, ребята! Вперёд, всё в ваших руках!
Но сначала, ещё до кооперативов, появились так называемые центры научно-технического творчества молодёжи (НТТМ). Скромно и как будто даже ничего общего с предпринимательством. Само слово это – «предпринимательство» – пока ещё воспринималось как ругательное. От него уже и до слова «бизнес» рукой подать.
А про бизнесменов мы знаем! С детства насмотрелся я в газетах и журналах на омерзительные рожи тех, кто занимается этой гадостью. Все бизнесмены в карикатурах были как правило горбоносыми, плешивыми и старыми американцами. В отличие от меня, прямоносого, красиво причёсанного и молодого. Ничего общего у меня с этими мерзкими бизнесменами не было, и тем неприятней они выглядели в моих глазах, эти акулы с Уолл-стрита.
Хотя… насчёт носа… Он у меня весь изломан так причудливо, что прямым его только сильно подвыпивший Сальвадор Дали решится назвать. Но если смотреть на мою фотокарточку в профиль, нос мой будет вполне даже прямым. А здесь ведь главное – вид в профиль. У акул уоллстритовского бизнеса носы в профиль, в отличие от моего, напоминающего Ленинградский проспект, фрагментами московского Садового кольца смотрятся. И это ещё неприятней. Хищные такие носы, злые, как у стервятников. Не то, что у хороших людей – добрые, курносые, как у дельфинов.
Ладно, о носах и морально-этических качествах их носителей мы ещё как-нибудь поговорим. Здесь есть что возразить глупым фантазиям писателя Ивана Ефремова.
Я, пока не подрос до политической зрелости – лет до восьми, – думал, что мастурбацией заниматься очень плохо. Так мне говорили родители. Но, ставши зрелым и сознательным октябрёнком, я уяснил, что бизнесмены ещё хуже, и повеселел.
И вот жил я, жил, наслаждался рисунками Кукрыниксов и Бориса Ефимова, где они соревновались в кривизне носов отрицательных и в прямоте носов положительных героев. И постепенно понял, что с самого рождения я попал в королевство кривых зеркал. И прожив в этом королевстве всю свою жизнь, я не могу теперь адекватно оценивать не только прямизну носов, но даже преимущества онанизма перед бизнесом.
Ну, так вот: неожиданно свалились нам на голову гласность, ускорение и, не побоюсь этого слова, плюрализм.
Народу объяснили, что бизнес – это не так уж и плохо, а где-то даже хорошо. Но если только маленький, почти игрушечный бизнес. Народ не поверил. Потому, что не знал никогда, что частная собственность, это не ругательство, а просто нечто такое, чего никогда не было не только у нас, но даже и у прадедушек наших.
Ведь те поместья, что у некоторых из нас когда-то имелись, и крепостные рабы (тоже мы), не были настоящей собственностью. Царь дал, царь мог и забрать, проснувшись не с той ноги.
Недавно где-то прочитал, что в Японии есть маленький отель, которым более тысячи лет владеет одна семья! Странные они всё-таки люди, эти японцы! Забегая вперёд, вспомню, как на исходе второго тысячелетия купил я у государства (нашего, к сожалению, не японского) небольшой подвальчик в доме хрущобного типа. Всё чин чинарём: договор купли-продажи, свидетельство на собственность получил – вот она, частная собственность. Хороший такой подвальчик, только без света, трубы текут, и в образовавшихся озерцах крысиные трупы плавают. Но неважно это всё – частная собственность же, можно и на ремонт потратиться. К началу третьего тысячелетия я ремонт наконец закончил и всё засияло в моём подвале! Потолки подвесные со встроенными светильниками, стеклопакеты и двери дубовые.
Тут и третье тысячелетие нагрянуло, а с ним и новый президент страны. Пришли в мой новый подвал новые чиновники, похвалили ремонт и огорошили:
– Это… Неправильно мы вам подвал продали, передумали мы.
– Как это передумали? Вот же у меня и свидетельство на собственность есть!
– Не-не, неправильно это всё. У нас московские и федеральные законы в противоречие вошли.
– А я здесь при чём? Я деньги за подвал заплатил сполна?
– О, не извольте беспокоиться, мы эти деньги как арендную плату вперёд будем считать. Сидите пока в своём подвале, – милостиво разрешили мне новые чиновники нового президента и удалились.
Мне не хотелось больше сидеть в моём подвале, и вообще сидеть я не хотел. Захотелось бросить всё и уехать, и забыть, как страшный сон, все мои попытки заниматься бизнесом в России.
Но это всё потом, а пока всё очень радужно, и даже центры научно-технического творчества молодёжи появились. Никакого бизнеса, только творчество. Притом научное и даже, чёрт побери, техническое.
2
И вот в этом ещё, казалось бы, крепком «совке» начали твориться такие вещи, что дух захватывало! Зарплата молодого инженера ещё была 120 рублей, а в НТТМах заработки стали составлять четырёхзначные цифры. В этом, как ни странно, ничего удивительного или криминального не было: молодые специалисты, объединившись впятером-вшестером по профессиональному признаку, напрямую заключали договоры с предприятиями и распоряжались заработанными деньгами по своему усмотрению. А раньше ту же работу выполняла какая-нибудь проектная организация со штатом в двести человек. Или научно-исследовательский институт со штатом в две тысячи.
Помню один из первых своих заработков на этой ниве – договор на проект пожарной сигнализации с одним из дворцов культуры. Мы тогда втроём за месяц тысяч шесть заработали, если не изменяет память. И поделили их поровну. А если эти деньги поделить на весь штат проектного института, пусть даже поровну? Но нас было только трое, нам не нужно было содержать партком, профком и комсомольскую организацию вкупе с дирекцией и штатом уборщиц, поэтому зарплатка у нас вышла солидной и приятно тяжелила карманы. Проект этот мы провернули на дому, в свободное от основной работы время. Это был 1988 год, и инженер в НИИ, повторюсь, всё ещё получал сто двадцать рублей в месяц, а буханка хлеба продолжала стоить двадцать копеек.