Сергей Терёхин работал старшим научным сотрудником в НИИ металлов и сплавов. В свои тридцать восемь лет он жил холостяком в комнате восемнадцать квадратных метров в коммуналке на Лиговке. Единственное его достижение за прожитые годы – это защита кандидатской диссертации. Физически он был слабым, так как кроме чемпионатов по шахматам, ни в каких других спортивных мероприятиях участия не принимал. А ещё он очень страдал по поводу комплекса неполноценности, который у него присутствовал из-за заикания. Заикался он прямо пропорционально степени волнения. Поэтому и в компаниях, и в общении с женским полом у него были огромные проблемы. Он пытался вылечиться от заикания, но только потратил кучу денег, а результата не получил. Поэтому вскоре махнул на свою проблему рукой и решил, что раз суждено ему так прожить свою жизнь – значит, так тому и быть.
В коммуналке к нему относились по-разному. В основном считали его человеком не от мира сего, но не обижали и даже жалели. И вот сосед Виктор Петрович, учитель труда в средней школе, решил принять участие в решении его проблем. Он то ли прочитал, то ли увидел где-то в телевизоре, что от заикания человек может вылечиться, испытав сильный стресс. Виктор Петрович был заядлым охотником, и в один из ближайших выходных они с друзьями должны были поехать на три дня в гости к знакомому егерю «на кабана». Он почему-то уверовал, что если поставить Серёгу стрелком, то, столкнувшись нос к носу с кабаном, он испытает достаточный стресс, чтобы перестать заикаться. Никаких возражений со стороны Терёхина он не принимал. А когда после вопроса, стрелял ли он хоть раз в жизни из ружья, получил положительный ответ, так и совсем успокоился. А зря. Терёхин и оружие – это были вещи несовместимые.
Весь опыт владения оружием у него начинался и заканчивался на посещении с родителями тира в «ЦПКиО» в девятилетнем возрасте. После окончания стрельбы, когда были уничтожены все лампы освещения и тир погрузился в кромешную темноту, дядя, выдававший пульки, аккуратно поинтересовался, чем ещё кроме стрельбы занимается этот талантливый мальчик. Узнав, что интерес его распространяется ещё и на шахматы, стиснув зубы, процедил, что во избежание нанесения вреда подобным развлекательным заведениям, окружающим и ему лично пускай лучше в шахматы играет! А в тир – ни-ни!
Виктор Петрович созвонился с приятелями, объяснив ситуацию. И все друзья, войдя в положение соседа-заики, согласились взять его с собой на охоту. А один из них даже предложил захватить для него старенькую, но вполне боеспособную «ижевскую» одностволку.
Как и просил Виктор Петрович, Серёгу назначили одним из стрелков. В наставники ему определили самого опытного охотника Никанорыча – мужика солидной комплекции с бородой, придающей ему довольно-таки свирепый вид.
Они заняли позицию в небольшом овраге на опушке леса. Как объяснил Серёге немногословный Никанорыч, именно сюда и будут остальные охотники загонять кабана.
Когда прошло около получаса, Серёга попытался заговорить с бывалым охотником:
– Я не… не… не-е…
– Тссс! – приложил палец к губам повернувший голову Никанорыч.
Но Терёхин настойчиво продолжил:
– Я не… не за… за… за…
Разговор в таком духе продолжался минут пять, пока у наставника не лопнуло терпение. Он полностью повернулся к Серёге, забыв про все осторожности, необходимые при охоте на кабана, и сквозь зубы произнёс:
– Слушай, за… за… заткнись! – зло передразнил его Никанорыч. – Вот беда-то досталась – так и сам заикаться скоро начнёшь!
Но Серёга не останавливался:
– Ка… ка… ка… – начал было он, но наставник прервал:
– Слушай, ты, «ка-ка»! Я тебе сейчас так вдарю, что точно месяц будешь в больнице «ка-ка» в «утку» делать!
Но Терёхин, направив палец в сторону головы Никанорыча, попытался продолжить:
– Ка… Ка....
Недослушав его, наставник взвыл, но Серёге наконец удалось закончить слово:
– Ка… ка… кабан!
– Слышь, зараза заикалистая, ты кого кабаном обозвал? – совсем озверел Никанорыч.
Тут сзади него кто-то громко хрюкнул. По инерции, почти ничего не соображая от злости, он повернулся и выкрикнул:
– А ты х… и хрюкаешь под ухом? Ща как дам в лоб! – И, повернувшись обратно к Терёхину, хотел продолжить, но так и замер с открытым ртом. Глаза его вылезли из орбит, и он лишь сипло выдавил из себя:
– Та… та… там кто?
– Ка… ка… – ответил Серёга, даже не пытаясь продолжать. И так всё было ясно.
Никанорыч, закрыв глаза, тряхнул головой и, зачем-то отобразив на лице подобие улыбки, осторожно обернулся в надежде, что всё это ему померещилось. Но он увидел то, что и должен был увидеть. На него смотрело огромное рыло здоровенного кабана с десятисантиметровыми клыками. И лишь в глазах его читалась не ярость, как десять секунд назад, когда, устав слушать этих двоих, он громко хрюкнул, а неподдельное удивление.
Никанорыч обернулся обратно лицом к Серёге, и предательская струйка стекла по ноге:
– Надо ва… ва… ва… лить.
– А ку-ку-да? – почти не заикаясь, спросил Серёга.
Предложение на самом деле было неосуществимым.
Тогда наставник, стараясь не делать лишних движений, показал ему сначала на ружьё, а затем себе на лоб. Серёга сдуру подумал, что у Никанорыча поехала крыша и он просит его застрелить. И Терёхин отрицательно замотал головой, ещё крепче прижав к себе ружьё. Тогда наставник, посинев от злости, вытянул вперёд руку с огромным сжатым кулаком настолько близко к лицу Серёги, насколько это было возможно.
Кабан, видимо, не понимая развития сюжета, снова хрюкнул.
Терёхин сразу осознал, что выбора у него нет и он погибнет либо от клыков кабана, либо от кулака Никанорыча. Кулак наставника был ближе, и поэтому он дрожащими руками безнадёжно направил ствол ему в лоб. Никанорыч аккуратно показал ладонью движение вниз – и Серёгу осенило! Он наконец понял гениальный план наставника и одобрительно кивнул головой. Никанорыч выдохнул и резко упал плашмя на дно оврага. А Терёхин в то же мгновение нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела раздался негромкий щелчок.
Самое приличное, что пришло в голову лежащему в луже на дне оврага Никанорычу, – это «п…ец!». А Серёга, как бы оправдываясь, почти не заикаясь, произнёс:
– Я же хххотел ска… ка… зать нне за… за… ряжено.
Кабан, совсем очумев от этой картины, смотрел на охотников. Он привык, что эти двуногие существа, завидев его ещё метров за двадцать-тридцать, с дикими криками бросая в стороны сумки и свои железные палки, шустрее, чем белки, влезают на деревья. Правда, иногда они пытаются убежать, но всё равно всё заканчивается отсиживанием на дереве. Но эти два идиота, находящиеся всего в метре от него, вели себя совершенно неадекватно. Сначала один наорал на него и чуть не заехал в лоб. А затем пытался улыбаться ему своим беззубым ртом. А второй меланхолик, ещё более глупо улыбаясь, щёлкал своей металлической палкой. Нет, они явно больные – ведь ничего не боятся! Он такого ещё не видел, а неизвестное пугает. Да при том острый нюх кабана уловил неприятный запах, исходивший от лежавшего в грязной луже беззубого. Можно ещё от них какую-нибудь болезнь подхватить – «свинку» там «морскую» или «свинячий грипп» какой. И он, круто развернувшись и шевеля мощными ягодицами, затрусил в сторону леса.
