Полгода спустя…
Повесть-эпилог к роману «Никша»
В купе поезда Москва-Феодосия, в ожидании отправления сидит толстый парень с круглым, детским лицом и соломенной челкой, распадающейся на две длинные, по-девичьи густые пряди. Юноша облокотился на стол, вторую руку воткнул по-хозяйски в бок и выпятил обтянутый футболкой живот. Такой налитой и обширный, что кожаная куртка на юноше едва виднеется сзади куцым бантиком. В темноте купе вокзальный шум проникает слабо, слышен где-то вдалеке, и только изредка сумеречную тишину вагона нарушают отдельные пассажиры. Юноша встречает каждого из них веселым взглядом и каскадом ернических ужимок. Вдоль дверей пробегает проводница: – Провожающие, просьба покинуть вагон! – кричит она, и через минуту поезд сотрясает толчок, и в просвете оконных шторок вокзал начинает плавно двигаться. Юноша покачивает разочарованно головой и с кряхтением начинает вылезать из куртки.
В купе вваливается высокая девушка. Она тащит за собой чемодан на колесиках и, стукаясь об углы и порожки, согнувшись, появляется в купе маленькой попкой, обтянутой розовыми шортами. Кроме розового пятна смятой девичьим пахом тряпочки и чего-то похожего на узкое полотенце, закрывающее ее маленькую грудь, все остальное в девушке – загорелая кожа. Пластмассовые икры, длинные, смуглые бедра, лоснящийся крестец с наколкой в виде фрагмента домовой резьбы. И бархатный животик с бусинкой.
– Да вы прямо модель! – блеющим тенором восклицает толстый юноша, вешая свою куртку у входа в купе. Он стоит над наклонившейся девушкой и рассматривает татуировку над ее копчиком.
– Я модель, да, – спокойно говорит она, запихивая чемодан под нижнюю полку, и садится за стол. Теперь можно рассмотреть ее личико, маленькое, похожее на мордочку хохлатой собачки, с челкой из сосулек и широко расставленными глазами, состоящими сплошь из пушистых ресниц.
Входит проводница, тетка с сильно накрашенным лицом и фиолетово-красной вермишелью вместо волос. Раскидывает свертки с бельем и смотрит, как пассажиры отсчитывают деньги. Девушка достает бумажный кошелек, тоненький и розовый, напоминающий ее шортики, а юноша, потеснив животом проводницу, залезает во внутренний карман куртки, висевшей у входа, и извлекает из него пухлый бумажник, который тут же раскрывается гармошкой купюр.
– А вы прямо настоящая модель? – продолжает юноша разговор с девушкой после того, как они уже дважды рассчитались с проводницей, и та принесла чай. Девушка шевелит глазами, сдувает сосульку со лба и лезет в чемодан, снова приводя в движение свое длинное тело.
– Это мое портфолио, – кладет она на стол фотоальбом.
Чтобы пододвинуться поближе, она скручивает каким-то невообразимым узлом ноги и начинает перелистывать страницы с фотографиями. Юноша краснеет от неожиданной близости. Он раздвигает оконные шторки и, только прильнув к стеклу и посмотрев на мелькающие там крыши и перелески, снова обретает свое дурашливое выражение и склоняется над альбомом. – О, какая вы тут! – восклицает он, делая заинтересованное лицо. – О, а тут прямо какая!
– Ну это снэлы пока, – отвечает девушка. – То такое… – говорит она про фотографии, запечатлевшие ее «по стойке смирно» в купальнике у серой стены. Фас, профиль, сзади, как пляжную мошенницу на оперативно-розыскных стендах.
– А вот тесты уже, – листает она дальше. – То такое…
Юноша рассматривает следующие фотографии, черно-белые, похожие на газетные снимки застигнутой врасплох пьяной актрисы. Тут его попутчица в черных леггинсах или в колготках телесного цвета виснет на барных стульях.
– А это какое? – не сдерживается юноша, показывая на фотки, где девушка облачена в нечто латексное кислотно-фиолетового цвета с огромными дырами и напоминающее обгоревший гидрокостюм. Девушка на снимках лежит углами, разметав волосы, словно сброшенная с высоты.
– Фешн, – не чувствуя иронии, отвечает модель, сама увлеченно рассматривая собственные фотографии. – А это бьюти такое, – шуршит она папиросными бумажками. Забывшись, она вдруг ныряет рукой под стол, чешет ногу, а потом, как-то выкрутив эту ногу из узла, выбрасывает ее на проход и чешет на ней внутреннюю поверхность бедра.
– Бьюти, это там всякая косметика, – говорит она, не отрываясь от альбома и не замечая, как юноша оцепенело застыл взглядом на желейной подушечке ее ляжки, открывшейся перед ним.
За окном темнеет. Пролетающие мимо поселки обволакивает закат, и любая мазанка или трансформаторная будка мраморно-нежно светится. А когда между низкими фиолетовыми облаками вспыхивает заходящее солнце, каждая навозная куча становится россыпью рубинов, а сточная канава – лавовым озером. – Красиво как, да? – говорит в таких случаях толстый юноша, щекастое лицо которого в зареве превращается в лик божка из слоновой кости, каких принято изображать в нэцке. Приносящих богатство или здоровье. Или еду.
– Давайте воблы я накуплю на станции, пивка возьмем, – предлагает юноша.
Девушка крутит головой. За целый день она не откликнулась ни на одну реплику, лишь однажды ответив, что едет до Запорожья. Какое-то время они еще рассматривали альбом, спонтанно возвращаясь к нему всякий раз, когда юноша, сходив в тамбур покурить, выковыривался из куртки, вешал ее на крючок и, скользнув взглядом по шортикам полулежащей у стола девушки, снова начинал листать фотографии. Тогда она подтягивалась к столу, тыкала в фотографии глянцевой лопаткой ногтя и произносила свое обычное: – То такое…
Все остальное время купе безмолвствует. Модель либо возлежит на застеленной полке и шевелит глазами, либо, поднимаясь, раскладывается во весь свой недюжинный рост и плывет в туалет.
Постепенно умолкает и юноша. На полустанке где-то между Курском и Белгородом он покупает пива и вяленую рыбу и, окончательно оставив попытки разговорить девушку, кромсает таранку и нагловато поглядывает на бедра попутчицы.
Вскоре по проходу пробегает проводница, гремит ведром и кричит: – Выключаю свет! Девушка-модель, кажется задремавшая под возню толстого юноши, трет лицо ладошками, сонно нащупывает ногами тапочки и встает перед дверным зеркалом. Под тихое чавканье за спиной она одним движением освобождается от того, что прикрывало ее грудь, и, плавно покачивая орнаментом на крестце, медленно соскребает с себя шортики. Чавканье прекращается. Девушка, оставшись в одной веревочке, исчезающей в ягодицах, залезает под простыню и замирает. Купе оглашает шипение, громкий щелчок и бряцанье покатившейся по полу крышки. Юноша держит дымящуюся бутылку и, азартно вскинув брови, смотрит на простынный валик с девушкой. Девушка неподвижна. Тогда он, салютует бутылкой своему отражению в зеркале, бесшумно корчит себе веселые рожицы, а потом, вдруг переменившись, тихонечко идет к выходу, открывает дверь и, оставив ее открытой, на цыпочках возвращается к столу.
