Повесть-драма из эпохи Петра Великого.
Авторы Дмитрий Мережковский – писатель и Сергей Соловьёв – историк.
Стихотворное изложение своих и чужих мыслей – Крикун Анатолий.
Действующие лица :
Пётр Алексеевич Романов – русский царь , император,
Алексей Петрович Романов – сын Петра от первого брака,
Афанасьев – слуга Алексея,
Михаил Авраамов – директор типографии,
Ларион Докукин – приказной подъячий,
Кикин – приближённый к Алексею бывший денщик Петра,
Феодосий Яновский – духовник Петра,
Антон Девьер – обер-полицмейстер,
Яков Игнатьев – протопоп духовник Алексея,
Екатерина – вторая жена Петра,
Александр Меньшиков – фаворит Петра, сенатор,
Василий Долгорукий – князь, сенатор,
Толстой Пётр Андреевич – дипломат, сенатор,
Вейнгард- секретарь австрийского императора,
Даун – граф, австрийский наместник,
Шафиров – русский канцлер,
Кондрашка Тютюнь – палач,
Блюментрит Франц Фёдорович – лейб – медик,
Матфей – гарнизонный священник.
Действие первое.
А в т о р. В покои тёмные луч света заглянул
Кроваво- красным светом в стёкла ударяя.
По изразцам печи голландской кафельной скользнул,
Затейливых зверей и травы освещая,
Где мастер в райский сад случайно заглянул
На белом кафеле след кисти оставляя.
Закат багряный по ободранным шпалерам путь вершил,
Армады мух назойливо жужжащих освещая.
Рабочий стол большой под ворохом бумаг
Скрывал следы трудов и дружеской попойки:
Средь беспорядка книг – солёный огурец,
Обглоданная кость и рюмка недопитой померанцевой настойки.
Рой нудных мух кружился над столом
Лез в мысли сонные, лепился на окне и ползал по измятой койке.
На кресле кожаном покоился в углу
Высокий человек в потрёпанном шлафроке,
В туфлях на босу ногу с тяжёлой головой – не бритый
И помятый, в глупой драке при попойке.
То первый сын Петра – царевич Алексей
Лет двадцати пяти худой и узкоплечий,
С лицом невзрачным как у сельского дьячка
И детской жалобной улыбкой маленького рта,
Который груз отца, был должен возложить
На свои хрупкие болезненные плечи.
Бутылка на столе – безжизненно пуста,
Но мысль вокруг неё безжалостно кружится,
Как муха нудная у пахнущего рта,
И голова трещит, прося опохмелиться.
Да только лень вставать или позвать слугу,
А надобно уже мундир свой надевать
И в летний сад на маскарад явиться.
Парик тяжёл как шлем и давит на виски
И шпага по полу как палка волочится,
Голландские чулки, тугой мундир – кафтан
Натягивать должён, чтоб в немца обратиться.
(В прихожей шум, возня, слуга дверь отворил)
А л е к с е й. Эй! Афанасьич, кто ещё затеял шум
И кто незваным объявился?
С л у г а. Проситель странный здесь, убогонький старик
К высочеству желает обратиться.
Дозволите принять или метлою гнать,
Уж больно он настойчиво в покои к вам стремится.
А л е к с е й. А по каким делам явился он сюда,
Неужели нельзя к другим оборотиться.
С л у г а. Он говорит что вам на клиросе читал
Псалтырь и приказным Докукиным зовётся.
А л е к с е й. Да, помню старика, неистово читал,
Антихриста кляня, и с просьбой обратился.
Велел ему прийти и в дом свой приглашал,
Но что-то долго он прийти не торопился.
Хотел ему помочь советом и деньгой,
Да, видно, не затем он из Москвы явился.
Проси – пускай войдёт, дверь плотно затвори
Да принеси мне померанцевой настойки, чтобы я опохмелился.
(Входит осторожно, бочком, в оборванном кафтане седой старик,
похожий на нищего. Подходит к царевичу, целует руку.)
А л е к с е й: Зачем пришёл ко мне, с прошением каким,
Неужто, до судов тебя не допустили,
А то б пошёл к царю – он на решенья скор
И все б давно дела твои забыли.
Припомнил, что тебя за взятку в суд призвали
Брал взятку, говори – я помогу едва ли!
Д о к у к и н: Брал, милостивец, брал, но не неволил к ним,
Не воровал, брал только то – что по любви давали,
Но совести своей я не мутил и за труды мои-
«Спаси вас бог» – мне на ухо шептали.
Антихрист в мир идёт – сам он последний чёрт,
А от него щенята народились
И в поднебесной сей мостят дорогу те-
Кто ждут Антихриста что в мир придёт в могуществе и силе.
А л е к с е й. Уж, не раскольник ты?
Д о к у к и н. Нет, православный я к церкви истинной почтение питаю,
Стар я, увечен, горестен и мал, челом убогим бью
И милость обрести у вас блаженно ожидаю.
Для старца беззаступного защиты я прошу
И на тебя, царевич – государь, надежду возлагаю.
А л е к с е й. Какой я государь, старик, остановись!
Ужель, не плут ли ты – я этого не знаю?
Д о к у к и н. Проста моя душа и беззащитен я,
Но мысль одну таю и в сердце сохраняю,
Изволь же государь тетрадочки принять
На милость твою только уповаю.
Дитятко красное и солнечный наш лик,
Нам без тебя не жить и церкви разоренье,
Антихрист царствовать у нас уже спешит,
Где бедным нам найти защиту – для души успокоенья.
(Передаёт две маленькие тетрадочки царевичу. Тот читает
сначала рассеянно, а потом, со всё большим вниманием.)
А л е к с е й. Так верно пишешь ты здесь в поданных листах,
Что самовластну быть – повелено от бога и то, что нынче всем
Свободной жизни нет – законов древних нет, темна наша дорога.
Что нет уже у нас привычной доброты,
Что христианские заветы мы отвергли,
Что церкви православные пусты,
А иноземный дух в пучину нас повергнет.
Что от Востока взгляд отворотили мы,
На Запад ноги в бегство обратили,
Чужих учителей в Россию завезли
Своих – природных, гладом поморили.
Творится это всё под именем Христа,
А ты антихристов изгнать оружием креста,
Вооружась, с родной земли желаешь?
Скажи мне, для чего ты это написал
И почему ко мне бумагу посылаешь?
Д о к у к и н. Одно письмо такое же я в церкви положил
На паперти – пусть люд простой узнает.
Письмо читали то – затем его сожгли
Из страха, что при розыске его царь прочитает.
А писано оно – чтоб царь его читал
И в путь пошёл – что дело исправляет.
А л е к с е й. А знаешь, Ларион, по должности своей
Пред государем – батюшкой я должен доложиться.
Не сдобровать тогда, при верности моей
И головы седой на плахе как стрельцы по глупости своей лишиться.
Устав же воинский гласит, что тот кто на царя хулителя не донесёт-
Сам головой своей обязан расплатиться.
Д о к у к и н. Твоею волей я, надёжа – государь,
Готов на плаху под топор ложиться.
Царя я не боюсь и за слова Христа
Готов своею жизнью расплатиться!
А л е к с е й. В уме ли ты старик – смотри – остерегись,
Что, позабыл как Гришку- проповедника казнили,
Он батюшку тогда Антихристом назвал-
Его на медленном огне как борова коптили.
Д о к у к и н. За слово божие готов свой дух предать
Ведь всё одно нам с этой жизнью расставаться;
За дело ж доброе пред Господом представ,
Бессмертье обретём – мне нечего бояться.
А л е к с е й. Не знаю я кто ты, прости меня старик,
Тебе меня не следует пугаться,
