Колонна муравьиным ручьём втекала в деревню, вытянувшуюся вдоль дороги. Слева виднелся большой пустырь, огороженный колючей проволокой. На сторожевых вышках маячили автоматчики.
Стояло «бабье лето». У Газизова рябило в глазах от великолепного разноцветья листвы на деревьях. На этом фоне особенно печально выглядели полувыбитые окна домов, поваленные местами заборы со следами гусениц танков. Редкие фигуры женщин и детей появлялись на огородах.
Сосед, белобрысый парень с глазами навыкат, всю дорогу молчавший, вдруг едко спросил: «Лейтенант! В плен почему сдался? Жить захотелось?»
Серго промолчал, стиснув зубы. Не смог застрелиться, не смог поднять сам на себя руки. Это было противно естeству, жизни. Но, как после этого смотреть в глаза людям?!
– А меня контуженным взяли! И я не боюсь смерти! На колени не встану, слышите! – повысил парень голос. – Вон сколько наших за колючей проволокой!
Утомлённые дневным переходом, военнопленные не ответили ему.
– Да люди вы или скоты! – неугомонный парень внезапно набросился на конвоира, пытаясь вырвать из его рук автомат. – Бей их, братва!
Возле Газизова образовался кипящий клубок тел. Он бросился на помощь соседу и повалил немца на землю. Парень, схватив автомат, побежал вдоль колонны, стреляя на ходу, но вскоре, прошитый насквозь пулями, упал, продолжая судорожно нажимать на спусковой крючок автомата.
Кто-то сильно толкнул Серго сзади. – Падай на землю. Быстро! – Рядом с ним упал пожилой солдат. – Лежи, не двигайся. Вот баламут, что натворил. Нашел же место, где людей под пули толкать!
Стрельба утихла быстро. Немцы отогнали людей в разные стороны от свалки. Девять человек выстроили перед колонной. Немецкий офицер неторопливо шел вдоль шеренги. Молодой, с гордой осанкой, на губах – презрительная улыбка.
Серго досадливо передернулся. Хранившаяся за пазухой общая тетрадь, в которую он в свободные минуты записывал некоторые мысли, больно уперлась углом под ребро. Не выдержав, начал поправлять гимнастёрку…
Офицер заметил его движение, и что-то крикнул солдатам. Те, подбежав к нему, грубо вырвали его из строя и сорвали гимнастерку.
Немец полистал тетрадь, внимательно посмотрел на Газизова, затем показал рукой солдатам в сторону большой избы.
Уже подходя к дому, Серго услыщал за спиной автоматные очереди. Это расстреливали его товарищей. Минутная спазма перехватила горло. – Что нужно от него этому обер-лейтенанту? Неужели он что-либо понял в его записях?
Его ввели в просторную комнату, усадили на табурет посередине. У окна стоял письменный стол с настольной лампой. Голые стены, пол чисто вымыт, даже выскоблен.
Офицер вошел минут через двадцать и отпустил конвоиров. Бросил на стол его тетрадь и положил фуражку с высокой тульей. Заговорил на чистом русском языке.
– Так Вы, оказывается, физик! Какое приятное совпадение. Я тоже изучал физику в Берлинском университете. – Он постучал пальцем по тетради. – У Вас довольно оригинальная логика мышления. Чувствуется хорошая школа. Вы могли бы быть полезны Рейху.
Газизов промолчал. Обер-лейтенант подошел к нему.
– Не упрямьтесь. Вы же интеллигентный человек, ученый. Что у Вас общего с этим невежественным пролетарием?!
– Мой отец был рабочим! – Серго с ненавистью смотрел на фашиста. – И себя я тоже считаю пролетарием!
Немец усмехнулся. – В гестапо с Вас быстро собьют этот рабочий гонор. Так что не торопитесь величать себя народом. Мы, великая нация. Никто и ничто не устоит перед нами. Скоро наши доблестные войска будут в Москве. И когда мы предлагаем работать на нас, то это вовсе не значит, что…
Серго не слушал его paзглагольствований о великом предназначении арийской расы. Светлые волосы, надменный взгляд бесцветных и холодных глаз, отлично скроенный мундир, подчеркивающий атлетическое телосложение… – Считает себя сверхчеловеком. – Вспомнились рассказы беженцев о том, как фашистские танки давили гусеницами женщин и детей. – И этот садист хочет заставить меня быть их рабом!
Ненависть, клокотавшая в нем, прорвалась наружу. Бросившись на немца, он схватил его за горло, повалил на пол, но силы иссякли быстро. Пнув Газизова ногой в пах, фашист минут пять топтал его, затем вызвал солдат и велел привести лейтенанта в чувство.
Серго окатили из ведра холодной водой и снова усадили на табурет. Стоять у него сил не было. Обер-лейтенант брезгливо вытер руки носовым платком, бросил его на пол.
– Хотел умереть героем? Нет, ты будешь гнить заживо, работая на рейх и забудешь все свои коммунистические идеалы. И единственной твоей мечтой будет кусочек чёрствого хлеба и смерть, которая даст тебе покой и отдых от каторжной работы!
От резкой боли в животе Газизов весь скрючился. Сквозь мимолётные просветления показывалось холёное лицо фашиста. Мысль уходила, ускользала… – Не смог удавить гада! Хотя бы одного… Не смог…
Его увели в общий лагерь, а через день в составе большой партии военнопленных пригнали на железнодорожную станцию.
Сквозь узкую щель в стене товарного вагона Серго смотрел на уходящие назад перелески. Перестук колес убаюкивал, а на сердце накатывала щемящая тоска. Впереди была чужбина, далекие и долгие годы фашистского плена.
