Какой-то он был недоделанный. В меру жизнерадостный сибарит, решивший положить жизнь на то, чтобы урвать как можно больше доступных и не очень наслаждений, но делавший это будто вполсилы, как-то даже несерьёзно. Не умея отдаться порыву до конца, всё время оглядываясь через плечо, выискивал, не пропустил ли чего стоящего, не прошла ли вдруг лучшая часть мимо него, но чего – он им сам не мог толком сказать. Вполне, как оказалось, щедрая судьба, подкинув ему когда-то нужную дозу инициативы и смелости, обеспечила начинающего прожигателя жизни стабильным доходом от созданного бизнеса, который нельзя было назвать существенным, но и совсем уж в бедняки он никак не годился. Набор купца третьей гильдии из двух московских квартир, хорошей машины и разросшейся до загородного коттеджа дачи. Свободное время, путешествия бизнес-классом с оглядкой на ценники в дорогих ресторанах, начинающие провинциалки в первой стадии покорения столицы, здоровый скептицизм, нездоровый снобизм, лёгкая пресыщенность вполне обширным набором благ и твёрдая уверенность, что так оно всё и должно быть, составляли портрет человека, которому и имя-то досталось двусмысленное – Николай. Вроде бы приличное, только ведь где Николай Борисович, там, рано или поздно, но всплывёт недотёпа-Колян, и, отчаянно кляня легкомысленных родителей за недостаток предусмотрительности, он с юности избегал пьющих мужских компаний и вообще любых сборищ, если только львиную долю присутствовавших там не составлял ярко выраженный непролетариат. Нормальный типичный москвитянин из профессорской семьи, хотя, глядя на давно пенсионного, регулярно поддававшего батю, как-то слабо верилось в блестящее прошлое доктора биологических наук, да тот и сам, казалось, давно уже перестал вспоминать былое, превратившись в обычного слегка нудноватого отца взрослого семейства из младшего сына, подававшего надежды юного самородка, и старшей дочери, неисправимо бестолковой девахи, пережившей два поспешных брака, по её собственному выражению, «на всю жизнь», и столько же не менее судьбоносных разводов, в результате чего обосновавшейся, как видимо, уже навсегда, вместе со стареющими отцом и матерью.
Любимая дочурка, кстати, собираясь по утрам на работу, с надеждой прислушивалась у двери родительской спальни – дышат ли ещё горячо любимые предки. Нельзя сказать, чтобы она так уж их не любила, но освобождение от данного бремени сулило ей в безвозмездное пользование трёхкомнатную квартиру на северо-западе Москвы, что автоматически означало реализацию последней и, быть может, самой яркой, после двух пережитых влюблённостей, мечты: окончательный и бесповоротный переезд на Гоа с полным пансионом, благо дохода от сдачи жилплощади в престижном районе столицы там с лихвой хватило бы на безбедную жизнь и обеспеченную старость.
Ушлому братику, однако, повезло гораздо больше. Ему, безусловному фавориту сердобольной бабушки, завкафедрой микробиологии в известном вузе соответствующей направленности – собственно с неё и начала передаваться по отцовской линии из поколения в поколение традиция профессорства, по смерти старушки остались хоромы в районе метро «Университет», коими наделила её в далёком прошлом щедрая тогда советская наука. Вероятно, за самоотверженный многолетний труд на ниве воспитания отечественных научных кадров, но скорее – за эксперименты над дрозофилами, в результате которых те были назначены в солдаты-переносчики нового бактериологического оружия. Бабуля была стальная женщина, замордовавшая сына ещё в младенчестве и сделавшая из него послушную, в меру талантливую учёную тряпку, зато внуку очевидно благоволила.
Коленька сразу был ею назначен в продолжатели рода гениальных биологов, отчасти прервавшемся на нерадивом папаше, получившем профессорскую степень более благодаря известной фамилии, нежели вследствие открывшихся способностей, и возражения не принимались совершенно. Мать трепетала перед могущественной свекровью и к тому же от души желала, чтобы сын стал кем угодно, только не копией своего отца, а тот, в свою очередь, согласился бы хоть утопить отпрыска в ведре, лишь бы никому не перечить. Что до непосредственно объекта столь трепетной заботы, то он плевать хотел, на какие учебники налегать, коль скоро выдающимся спортсменом и потому любимцем девочек ему сделаться не удалось – хилая конституция кабинетных писак здесь сработала безотказно. Таким образом, ещё только поступив в аспирантуру, юный Николай получил родительское благословение, необходимую протекцию от бабушки и, по смерти оной, вышеуказанную жилплощадь в придачу. Последнее, очевидно, не могло не радовать лишь только оперившегося птенца науки, хотя и произвело результат отчасти неожиданный: ещё не отсидев на положенные сорок дней очередные унылые поминки, тот бросил университет, коротко, но вполне доходчиво изложил отцу с матерью, почему не хочет их более знать и даже просто видеть, собрал немногочисленные вещи, пожелал на тот момент повторно влюбившейся сестре думать иногда головой, последний раз окинул взглядом ненавистные стены и покинул отчиSнавсегда. Полученное весьма приличное по отечественным меркам образование дало ему возможность найти хорошую работу, а через каких-нибудь четыре года и вовсе основать собственное дело, которое стараниями предприимчивого Николая быстро превратилось в успешную молодую компанию, дававшую неплохой доход.
Подготовка материальной базы прошла вполне успешно, особенно если учесть, что, едва перешагнув четверть века, он получил в полное распоряжение избавленного от офисной рутины себя самого, полного сил, надежд и планов как лучше всего потратить расстилавшуюся перед ним почти бескрайнюю жизнь. Двух мнений на этот счёт быть не могло: слишком хорошо познал он структуру всего живого на планете, чтобы сомневаться в конечности материи и, в целом, бренности всего живого, а потому времени нельзя было терять ни минуты, чтобы получить как можно больше за тот предательски конечный отрезок времени, что отделял его от окончательного забвения. В масштабах вселенной лишь песчинка, он охотно признавал за собой отсутствие всяких талантов, а, значит, и право на награду вечности: небо ничего не было ему должно, но и он в свою очередь ничего не должен был небу – вполне справедливая сделка, да и кто думает иначе в двадцать пять лет. Фактура тоже выдалась вполне подходящая: отсутствие ярко выраженного уродства само по себе содержит потенциал минимальной привлекательности для мужчины, в чертах же Николая было нечто притягательное, что, хотя и не имело над женщинами магической силы, всё же помогало ему увлекать юных по большей части красоток не одним лишь богатством внутреннего мира и вместительностью кошелька. Тем более, что оба эти аргумента в его случае слабо тянули на решающий. Полюбив однажды праздность и веселье, он не мог уже исключить из рецепта любимого блюда основной ингредиент, а потому окончательно и бесповоротно сделался поклонником женской красоты: источника, средства и вполне приемлемой платы за его наслаждения, ведь главный счёт из давно сосчитанных мгновений девичьей молодости всё-таки предназначался не ему.
