Городской парк. Уединенная скамья. Деревья облетают, под ногами палая листва, то есть, на дворе осень. Иван прохаживается взад-вперед, с нетерпением поглядывает в направлении дорожки. Наконец, там появляется Лариса.
Иван. (разочарованно) Лариса… а где Гульнара?
Лариса. (озорничая и кривляясь) Она не придет.
Иван. Почему? Ты передала ей мою записку?
Лариса. Передала, передала! Но она сказала, что не придет.
Иван. Почему?
Лариса. (с размаху садится на скамью) Вот заладил – почему да почему! Ей некогда.
Иван. Некогда? Что она делает?
Лариса. Отдыхает.
Иван. Отдыхает?! Что значит – отдыхает?
Лариса. Отдыхает – значит отдыхает! Что – она не может отдохнуть?
Иван. Слушай, Ларис! Хорош дурачиться. Скажи, что с ней?
Лариса. Кто это дурачится? Она сказала, что не придет. И вообще…
Иван. Что – вообще? Она…
Гульнара. (появляясь из-за деревьев) Вообще-то она здесь!
Иван. (бросается к ней и, обняв, пытается поцеловать) Гульнара!
Гульнара. (улыбаясь, сопротивляется, уперев руки ему в грудь; Лариса заинтересованно смотрит на них) Тихо-тихо! Давай без поцелуев… и всяких там нежностей. (высвободившись из рук Ивана садится на скамью; Иван опускается рядом с выражением недовольства на лице) Мы здесь не одни.
Иван. Лариса, пойди, погуляй. Или иди домой.
Лариса. Не хочу!
Иван. Ларис! Что я тебе сказал!
Лариса. (отодвигаясь) Не хочу!
Гульнара. Пусть сидит. Она нам не мешает.
Иван. (смотрит на сестру с неприязнью, потом поворачивается к Гульнаре) Знаешь, Гульнара… мне кажется…
Гульнара. Не надо делать такое трагичное лицо, Ваня. Ничего тебе не кажется, и вообще, тебе нужно успокоиться.
Иван. Как мне успокоиться! Как я могу быть спокоен, когда… когда…
Гульнара. Ну, договаривай.
Иван. Гульнара, мне все больше кажется, что у нас с тобой нет будущего. Что у нашей любви нет будущего.
Гульнара. (проводит ладонью по его вихрам, переглядывается с Ларисой; та корчит рожи за спиной брата) Почему это у нас нет будущего?
Иван. Ты поговорила с дядей Аскаром?
Гульнара. С папой? О чем?
Иван. О чем же еще! О нас с тобой.
Гульнара. Скажешь тоже! Как я могу об этом говорить с папой.
Иван. А с тетей Жамал?
Гульнара. А мама давно обо всем знает. Между нами нет секретов.
Иван. Да? И что? Она не против?
Гульнара. Как тебе сказать? Ты же знаешь, как они любят тебя. Но тут вопрос непростой. Тут вопрос, так сказать, щекотливый.
Иван. Щекотливый?
Гульнара. Ну, так мама выразилась. А все дело в том, что папа имам. И если его дочь выйдет замуж за… за… ну, за не мусульманина, то…
Иван. Нет, Гульнара! Тебе нужно было поговорить с дядей Аскаром. Я уверен – он не будет против нашей женитьбы. Ведь он всегда был веротерпимым. (замолкает, видя что Гульнара не слушает его, перемигиваясь с Ларисой) Нет, я сам с ним поговорю! Да, я сам с ним поговорю. Тем более, что он недавно говорил мне, что я уже вполне взрослый и должен принимать самостоятельные и ответственные решения.
Гульнара. Видишь ли, Вань, папа-то веро… (произносит это слово, испытывая некоторые затруднения) веро… терпимый, и возможно, он не будет против нашей женитьбы. Но мы должны подумать и о нем.
Иван. О нем? Что ты хочешь сказать?
Гульнара. Ну, как ты не поймешь! Ведь он имам! И его окружают люди, которые думают совсем не так, как он. И они не так терпимы к… к… ну, к иноверцам. Да, точное слово! Они не так терпимы к иноверцам, как папа. А ведь он должен считаться со своей общиной. Я знаю, что у них там возникли трения.
Иван. Трения? Как! Из-за нас с тобой?
Гульнара. Нет, из-за нас с мамой. Оказывается, некоторые аксакалы в окружении папы попрекают его тем, что мы с мамой не одеваемся, как положено мусульманкам. Папа говорил об этом с мамой, а она сказала, что не может ходить в школу в парандже.
Иван. Да-а… я не думал, что это так серьезно. И потом, наверное, тетя Жамал права. Нельзя же требовать от современной женщины, тем более, учительницы, чтобы она носила паранджу.
Гульнара. Ну, вообще-то речь не идет о парандже. Папа говорит, что мы могли хотя бы носить длинные платья и хиджаб. Мама говорит, что в принципе не против длинных подолов и платков, но дело ведь в свободе личности. Если женщина носит хиджаб, то она должна делать это по убеждению, а не по принуждению. И я с ней полностью согласна. А папа… знаешь, мне его иногда жаль. Мне кажется, что он разрывается между обязательствами, которые накладывает на него его сан и реальной жизнью. Религия диктует одно, а жизнь другое.
Иван. Ну, хорошо, я в принципе не против, если ты будешь носить длинные платья. Пусть даже хиджаб. В конце концов, и мне не очень нравится, когда женщина ходит по улице полуголая. Но что мы будем делать, если дядя Аскар будет категорически против нашей женитьбы? Ты…
Гульнара. Нет, категорически против он не будет. Все же он не мракобес. Но… (улыбается) может быть, тебе нужно принять ислам?
Иван. (поворачивается к ней всем корпусом) Мне?! Принять ислам?!
Гульнара. Ну да. Чему ты так удивляешься? Папа говорит, что в их общине есть русский, мусульманин.
Иван. (после небольшой паузы) Нет, я ничего не имею против ислама. (оглянувшись на Ларису) Но ведь мы православные.
Гульнара. И что – ты такой уж верующий? Ходишь в церковь?
Иван. Нет… но…
Гульнара. Ваня, ты не подумай, что я на тебя давлю, что я ставлю условия. Просто я не хочу, чтобы из-за меня у папы возникли неприятности. Честно сказать, мне все равно, какую религию будет исповедовать мой будущий муж. Пусть даже он будет атеистом. Может, ты думаешь, что, приняв ислам, ты изменишь своим родителям, своим предкам? А посмотри, сколько парней и девушек сейчас вступают во всякие там кришнаиты и в свидетели. И ничего, живут, так сказать в мире и согласии. Ведь, главное, мы любим друг друга. И будем уважать друг друга. Разве не так?
Иван задумывается. Гульнара молча ждет.
Гульнара. Ладно, замнем этот разговор. Наверно, я слишком загрузил тебя.
Иван. Нет Гульнара. Так нельзя. Ведь это очень серьезный разговор. Давай расставим все точки над «и». Я… ты ведь знаешь – я готов на все ради тебя, ради нас, ради нашей любви. И если надо, я приму ислам. Что для этого требуется?
Лариса. (вскакивает и хлопает в ладоши) Ура! Мой брат будет мусульманином! Ему сделают обрезание.
