В.Б., лысый, престарелый, грубый и прямолинейный учитель, стоял возле первой парты и орал на бедную девочку, сидевшую передо мной. Он любил кричать, это был его метод. Нет, не был он психом, но у него случались заскоки. Его страсть и любовь к чувству страха других порой заводили меня в тупик, и В.Б. получал такое неистовое удовольствие от того, что его боятся; мы, ученики, всегда гадали, как такого человека приняли в школу. И мало кто знал его настоящего, он не общался ни с детьми, ни с учителями, да и с ним люди не горели желанием заводить разговор. Он был умен, и часто именно этот фактор мешал ему, но В.Б. вовсе и не нуждался в обществе.
Сидя сзади этой бедняжки, я видела, как она тряслась и готова была заплакать, а он все продолжал «уничтожать» ее. И в этот момент меня обуяла такая злость, которую я никогда не испытывала. Я почувствовала, как по руке пробежали мурашки, а потом легкий ток ударил по кончикам пальцев, а ярость лишь усилилась.
– Хватит, – крикнула я, – прекратите это, наконец-то! Сколько можно?!
Подруга, сидевшая рядом, пихнула меня и потянула на себя, намекая на то, чтобы я остановилась.
– Нет, я не стану молчать! Вы же взрослый человек, В.Б., и вы видите, что она боится вас, но вы продолжаете унижать этого человека, хотя по этике не должны были и начинать такой балаган.
Я вся буквально горела от злости, а руки тряслись так сильно, что пальцы громко стучали по парте, и я не могла это остановить.
– Мэри, – так он часто называл меня, причем только он, – я скажу тебе такую вещь: «Весь мир – это театр, а мы в нем актеры, и твоя задача сидеть, наблюдать за этим и вовремя аплодировать».
– Да, очень мудрое высказывание, – хотела сказать я про себя, но получилось вслух. – Только не к месту и не ко времени. И процитировать Шекспира может каждый.
Никогда еще я не позволяла себе подобной дерзости с таким человеком. С В.Б. в принципе никто не шел на конфликт, но, между нами, с самого начала устоялось некое взаимоуважение, что мне очень льстило, так как не каждый мог найти с ним общий язык, тем более сказать ему что-то против.
– М-да, за всю мою практику еще никто не говорил со мной в таком тоне, – отметил учитель и прошел к доске.
– Да? А за все годы учебы я еще не видела, чтобы преподаватель позволял себе доводить ребенка до нервного срыва!
Тут моему терпению пришел конец, и мой тон перешел с немного повышенного на высокий.
– Ты такая смелая! Удивительно, и ни капли не боишься меня, а меня это раздражает. Я хочу, чтобы ты боялась, так мне будет спокойней.
– Увы.
– Невиданная дерзость!
– Это не так, я лишь пытаюсь показать, что в данной ситуации вы не правы.
– Я не прав? Да как ты смеешь указывать мне и доказывать что-то, еще и подмечать мои ошибки, учить меня, как вести себя! – Его вены на висках выступили сильней и посинели, а нижняя губа затряслась. – Вышла живо отсюда!
– Но вы же понимаете, что я права! Вы перегнули палку!
Я ударила рукой об стол и почувствовала импульс, что-то странное – энергию, которая распирала меня.
– Я сказал тебе выйти! Еще тут будешь показывать свой характер!
Он подошел вплотную ко мне и прошипел:
– Я таких, как ты, сломаю на раз-два.
– Не думаю, я вам не по зубам, – прямо в лицо ответила ему я.
– Мне всегда было интересно, что стоит за этими эмоциями, и чрезмерной активностью, и желанием быть главной. Характер? Или есть более весомые вещи или люди, которые поддерживают в тебе этот огонь? Я видел твоих родителей: прекрасная мать, умная, образованная, вежливая женщина с сильным духом, и отец, полная противоположность. Я много лет уже смотрю на то, как ты растешь и в кого превращаешься: неуверенная, но громкая, смелая и неосторожная, наивная, но не глупая, не смышлёная, но очень сильная. Я вижу тебя насквозь. Сложные отношения с отцом…
– Перенесем сеанс психоаналитики моей личности, – потребовала я.
– Нет, любишь говорить людям правду в глаза, тогда тоже умей слушать о себе правду. Плохие отношения с отцом, алкоголь, судя по всему…
Эти слова оказались последней каплей, и в какой-то момент весь гнев вырвался наружу. Я ощутила жар, который исходил изнутри. Я почувствовала в ладони огонь и разжала кулак, и какой-то прибор, стоящий на столе у В.Б., вмиг загорелся. Я поняла, что это сделала именно я, потому что чувствовала пламя и будто контролировала его, но поверить не могла в то, что вижу. Первое ощущение – это, наверное, сомнение. Я не сразу догадалась, что случилось, а когда до меня начали доходить отголоски восприятия реальности, то меня страх обуял. Да, именно он, и еще паника. В.Б. тоже не мог разобрать, как это произошло, но он стоял в то время рядом со мной и поэтому понял то же, что и я. Мои ноги подкашивались, но страх был сильнее недомогания, и все, что я сделала – оттолкнула учителя и выбежала из класса. Мое тело горело изнутри, я чувствовала пламя внутри себя, я видела его перед собой. Я остановилась у лестницы и посмотрела на свою руку. Я сжала кулак и закрыла глаза, напрягла мышцы, воссоздавая прежние эмоции, и через несколько секунд я разжала пальцы и увидела пламя у себя в ладони. Но мне не было больно; маленький огонек искрился у меня в руке. А каковы были бы ваши эмоции? Паника, конечно, она, а какая еще реакция может последовать за таким шоком?! Я встряхнула руку, пытаясь убрать огонь, но он не погасал. Мне хотелось заплакать просто потому, что я не знала, что делать. Через минуту все исчезло, а ладонь осталась такой же светлой, без ожогов или пятен.
