Первая мысль вспыхнула искрой, когда услышал ее крик. Тяжелое хриплое дыхание взорвало мой спящий в звере разум, и я поднял морду, принюхиваясь. Лес наполнился тревогой и волчьим рычанием. Сообразить, что происходит, заняло пару секунд — звери преследовали кого-то. Кого-то, чей крик вернул меня к жизни, и я рванулся ему навстречу как последней возможности вернуть себе разум. Думал ли я, что именно потребуется, чтобы воспользоваться шансом? Нет. Мое сознание билось в агонии возвращенного ему права голоса, пока зверь — неожиданно — выпустил его из плена.
Я увидел ее сразу — светлый до боли режущий глаза блик на грязном пятне лесного месива. Белые странные волосы до задницы заплетены в тучу кос, светлое оборванное короткое платье, босые сбитые ноги и ходящая ходуном грудь. Она выпала из кустов на прогалину и, не в силах больше встать, поползла к дереву. А уже через пару ударов сердца в поле зрения выпрыгнула пара волков.
Белые.
Ненавистные твари…
Я встал на задние лапы и заревел, обозначая свои интересы.
Девчонка всхлипнула, а хищники вздыбили шерсть. В голову ударил чужой посыл: «Она — наша!»
«Моя», — коротко ответил и бросился на тварей.
Битва была недолгой. Я в ярости едва не потерял связь с собой, защищая добычу, но запах девчонки держал как на привязи. Ее всхлипы, дрожь, страх звали так, что невозможно было сопротивляться и потеряться в звере снова. Я даже толком не понял, убил волков или им удалось сбежать. Ублюдкам благоволил дождь, смывший мою агонию. Вкус крови на языке дернул нервы, и я утробно заревел.
Девчонка жалась к березе, всхлипывая от страха, и я низко наклонил голову, не решаясь приблизиться в образе медведя. На секунду внутренности скрутило — как мне к ней вообще подойти, если не могу обернуться? Но тело послушно подстроилось, будто и не было забвенья — зверь, наконец, выпустил из плена. Я следил, как втягиваются когти в пальцы, сжимавшие влажный мох, наслаждаясь прикосновением. Как же хотелось остаться в этом мгновении навсегда!
Сколько меня не было?
Я вернулся!
Из горла вырвался хрип, и я тяжело поднялся на ноги.
— Черт, да! Да! — крикнул в небо.
По лицу забила теплая россыпь капель, и я оскалился в небо, не зная, сколько мне дали времени. Когда вернул взгляд на девушку, обнаружил, что она смотрит на меня во все глаза. Теперь можно было подойти, заговорить… Я протянул руку:
— Пошли. — Даже не понял, прорычал или сложил мысль в слово.
— Куда? — хрипло спросила она.
Хороший вопрос. Я огляделся, восстанавливая память. Знакомое место — до хижины недалеко.
— Ко мне, — вернулся к девушке взглядом.
Кажется, я впечатлил ее не меньше тех, кто гнался за ней, но ничего не мог поделать. Инстинкты били кувалдой по голове, и в мыслях творилось черт-те что. Ее уязвимая поза, большие глаза и запах дергали нервы с каждым вздохом все сильнее, подводя к вполне конкретному действию.
Я чувствовал голод. И когда она попыталась подняться на трясущихся ногах, четко ощутил дикое животное желание. Ползшее от солнечного сплетения, оно смешивалось с адреналином и било в низ живота.
Она — не добыча.
Она… моя женщина.
Я шагнул к ней и без церемоний вжал в ствол.
Во взгляде девушки явно читалось, что никуда ее страх смерти не делся, а лишь усилился. Она вцепилась в мои руки ледяными дрожащими пальцами, а душу свернуло от ее рваного вздоха. Но, к несчастью, он и дернул меня из подступавшей темноты. Я моргал на нее, как на свет в конце тоннеля, и старался не упустить. Лишь бы не молчала!
— Говори, — потребовал хрипло, но она только забилась в моих руках. — Прекрати! — тряхнул ее и сжал ладонь на нежной шее.
Мне будто поставили условие возвращения — берешь ее или разворачиваешься и идешь бродить по лесу на четырех лапах, позабыв об этом вечере.
Нельзя упустить этот шанс.
Казалось, вокруг все стихло — ветер и шелест, вытряхнутый им из деревьев. Остались только наше с девушкой рваное дыхание и взгляд глаза в глаза. Я видел — не сдается. В ее глазах хоть и читался страх и растерянность, но плакать и умолять она не будет. Мои пальцы двинулись вверх по ее шее, и я не выдержал — прикрыл глаза, отчаянно отдаваясь удовольствию ощущений.
Наверное, так чувствуют вкус чего-то запретного долгие годы. Я провалился в ощущение легкого влажного сопротивления касанию, жадных толчков ее пульса под пальцами и тяжело сглотнул. Повел носом…
…и тут же получил звонкую пощечину, от которой даже не дернулся. Наоборот — она будто поставила точку.
Одно движение — и я запустил пальцы в непослушные волосы и вжал ее в свое тело, впиваясь губами в шею. Девчонка забилась в руках с новой силой, будто мотылек в паутине, но уже поздно — слабела с каждым вздохом и сдавалась. С каждым движением моего языка дрожала все сильней.
А жизнь требовала брать — жадно, быстро, пока дают. Я чувствовал танец этого зова на кончике нервов, как вкус ее кожи на языке.
И я взял — подхватил девчонку под бедра, вынуждая обхватить мои ногами и схватиться за плечи.
Кружевное белье сдало позиции, и я влетел в нее, жмурясь от отрезвляющей тесноты, сжавшейся вокруг члена до боли. Девчонка вскрикнула, впиваясь ноготками в плечи, но это ни черта не отрезвило. Я продолжал втискиваться в нее, дурея от ощущений, а дождь лупил по телу все сильней. В груди дрожало от рычания, под ладонями скользила тонкая кожа моей жертвы, а перед глазами белела в сумерках ее натянутая шея.
Так хорошо и так плохо одновременно мне еще не было. Девчонка — чистое концентрированное наслаждение. Ощущения от ее тесноты крутило узлом низ живота и выворачивало душу наизнанку. Я толкался в нее жадно, с каждым движением возвращаясь к жизни. В голове прояснялось, и вместе с этим крепла человеческая оценка происходящему… И чем больше я становился прежним, тем сильнее хотелось выть от отчаянья — что я делал?! Но остановиться невозможно, да и не нужно было это никому из нас.
Девчонка стонала, одурманенная моей подчиняющей силой, и даже слабо отвечала, выгибаясь, от чего ее маленькая грудь с торчащими сосками впивалась в мою. Я сжимал зубы, ненавидя себя за то, что делал, но лишь одной частью. Другой понимал — я бы сделал все точно так же, если бы дали возможность переиграть. А когда она раскрыла рот, хватая воздух, и лихорадочно задышала от подступавшей агонии, вопросов не осталось — я лишь смотрел, как закусывает губу так, что та белеет, как закатывает глаза и болезненно хмурит брови. Касался ее лба своим, будто слияние и правда возможно, шептал что-то неразборчивое, будто она соглашалась быть моей. Будто нас обоих спросили…
Только мир, который я так жаждал вернуть себе, померк. Осталась лишь она — белый мотылек, дрожащий в руках. Трепетный танец ее удовольствия сдетонировал и мое — мы выпали в параллель, оборвав все нити с реальностью, в которой я — бешеный оборотень, взявший ее силой. Она жарко дышала в мой рот, постанывая и прижимаясь ко мне, будто я не был чудовищем…
