Написав и опубликовав две книги в стиле «ни дня без строчки», я придумал им формат – первую назвал сборником флэш-рассказов. Вторую, немного поумнев, – флэш-фэкшн. Эта книга – третья в серии «Душа души моей».
С возрастом приходит понимание того, что если тебе не скучно с самим собой, то жизнь прожита не зря, и ее наблюдениями стоит поделиться. Всегда найдется кто-то еще, кто посмотрится в зеркало твоей души, как в свое. И пусть этих «кого-то» окажется совсем немного, даже один, даже если этот один будешь ты сам – и им и тебе станет уютнее на Земле.
Главного героя зовут Толиком – во многом, что греха таить, это я сам. Во многом, но не во всем. В свое время я зачитывался книгой Дугласа Коупленда «Generation Х». К сожалению, мы так и не стали «поколением Икс», мы стали «поколением Хэ», сформировавшимся в мутные времена. Поэтому мое повествование и получило подзаголовок: «хроника мутного времени».
Кстати, пришедшее нам на смену поколение постигла та же судьба – оно не стало «поколением Игрек» – оно стало «поколением У», о котором провидчески написал в свое время почти забытый ныне Всеволод Иванов.
***
ПРИМЕЧАНИЕ: Когда пишешь связный текст, в сознание то и дело врываются посторонние мысли. Ты их привычно гасишь и опять сосредотачиваешься на основном, как тебе кажется, тексте. Но мне запомнилось, как «человек дождя» постоянно щелкал своим фотоаппаратом в произвольные моменты времени и потом, в титрах, они следовали причудливой, но неожиданно связной вереницей, раскрывая смысл фильма. А что, если я тоже время от времени буду «щелкать» внутренним фотоаппаратом и выкладывать по ходу изложения эти моментальные снимки? Назовем их Снимками Человека Дождя (СЧД).
Автор
Дмитров
Июль 2020
О МУТНОМ ВРЕМЕНИ (ПРИЛОЖЕНИЕ К ПРЕДИСЛОВИЮ)
Помните, был такой фильм Владимира Хотиненко «1612: Хроники Смутного времени», который спродюсировал Никита Михалков? Никита Сергеевич обладает неоценимым качеством легендарного царя Мидаса – с поправкой на то, что все, к чему он прикасается, тут же превращается отнюдь не в золото, а очень даже наоборот. О Хотиненко и его опусе распространяться не буду – времени жалко. А вот название запало в память и неожиданно выскочило именно сейчас. Правда, что-то в названии царапало, не давало покоя. Ну, какое оно «смутное» – все же ясно, как божий день – воруют, или точнее – крадут, как сказал еще князь Вяземский. И когда в разговоре я случайно пропустил букву «с», все вдруг стало на свои места – время именно МУТНОЕ. «Замутить», «мутный он какой-то», «мутило», «мутко» и прочие словообразования передают главное свойство времени с 1985 года по настоящий момент. Его невозможно разделить на какие-то четкие периоды – как началась муть с гласностью и перестройкой, так она и клубится по сей день, заволакивая хороший, творческий и работящий народ. Все обвинения его в беспробудном пьянстве и природной лени исходят от людей, этого народа не видевших, в нем не живших и брезгливо сторонящихся его по сей день.
Мои родители родом из соседних деревень на Орловщине – познакомились и поженились после войны, когда отец появился в родных местах молодым капитаном в выгоревшей от солнца гимнастерке с орденами. Из-под Кенигсберга их фронт сразу же отправили на Дальний Восток. Туда он и вернулся с молодой женой продолжать службу. Там мы с сестрой и родились.
В регулярной армии я не служил – в университете была военная кафедра и после окончания университета я автоматически получил звание лейтенанта запаса. Но в разговоре с гордостью говорю, что родился в госпитале и вырос в гарнизоне. На старой фотографии мою коляску, сделанную отцовскими руками и напоминавшую тележку из популярного детского диафильма «Разные колеса», иногда катали солдаты. Не в порядке «солдат у дачи», а просто по просьбе отца, которого они уважали. Будучи начальником гарнизона, он не считал за труд помочь им разгружать тяжелые снарядные ящики, за что не раз получал от матери, когда приходил со службы в кителе, лоснящемся от ружейного масла.
То время было ясным и прозрачным – без всякой мути. Страна поднималась после войны – строились заводы, поднималась целина, возводились жилые дома. Люди спокойно смотрели в будущее и искренне радовались успехам и победам своей страны. Я помню, как нас вывели на школьную линейку в солнечный апрельский день и директор школы объявил, что в космосе – советский человек. Что мы, первоклашки, тогда понимали? Но мы прыгали от радости вместе со всеми – мы, наша страна, первые в космосе! Понятия «народ», «страна» для нас тогда были неразделимы с понятием «государство». Это все было нашим.
В 1985 году я был уже кандидатом наук, доцентом. Первые шаги Горбачева, его молодость и открытость были глотком свежего воздуха для нас, уставших от «гонок на лафетах». «Огонек» Коротича резал правду-матку в каждом номере. С полок доставались запыленные фильмы, печатались Платонов, Шаламов, Гроссман. Правда, не все «полочные» фильмы оказались шедеврами, а запрещенные тексты – откровениями… Нашему воображению рисовались радужные перспективы «освобожденного труда» – освобожденного от накипи показного патриотизма и бюрократической ржавчины. Закон «О кооперации» всколыхнул всех, в ком был жив дух предпринимательства и желания реализовать свои способности, зажатые тупой парткомовской дисциплиной и бубнящими политинформациями.
Вот тогда-то, поднятая со дна, и всколыхнулась первая волна мути. Муть густела, клубилась, пока не коагулировала и повисла между людьми рваной пеленой. Она привела к дезориентации, которая у одних вызвала «морскую болезнь», а у других – оцепенение, вызванное боязнью при следующем шаге попасть не туда. Как всякая коллоидная смесь, муть опалесцировала, порождая ощущение радужно переливающейся картины окружающего. Но время шло, а она осталась все той же мутью – серой и непроглядной. Вот в этом мутном времени главный герой прожил 35 лет сознательной жизни и продолжает жить по сей день. Муть не имеет ни локации, ни протяженности, поэтому начинать повествование можно в любом месте и продолжать, точно так же, в любом. И то, что вам покажется рваным изложением, без конца и начала, – это порождение все той же мути.
