Аделаида склонила голову над религиозной рукописью в общей капелле, когда в комнату вошла Виола.
– Настоятельница просит тебя немедленно поторопить келаршу. Гость, говорит, ждёт.
– А тебя почему не попросила? – с мягкой улыбкой спросила Аделаида. – Ты ведь прошла мимо кухни.
– А я иду стирать нижнюю одежду нашего гостя. Ведь это так приятно – стирать мужскую одежду, ношенную под доспехами, – закатив глаза, с усмешкой ответила Виола, повертев в руке брюки и рубашку, и тут же осеклась – вдруг её саркастичный тон услышит настоятельница.
– Ты приняла постриг несколько лет назад, но всё ещё не научилась сдерживать эмоции. Ладно, пойду к келарше.
Аделаида была рада возможности оторваться от чтения рукописи в обязательные на это часы, которую она перечитывает уже раз третий и ничего нового в ней найти не смогла.
Всего несколько шагов разделяли капеллу и кухню. Женский монастырь, построенный в четырнадцатом веке, не сильно изменился с тех пор. Дополнительные комнаты не достроили, мебель заменили не всю. В бедном монастыре, укрытым от людских глаз в Пеннинских горах, служили всего лишь шестнадцать монахинь, и охранял их капеллан, предпочитающий жить в доме своей семьи, расположенным в предгорье, не регулярно проводящий службы и ещё реже выслушивающий исповеди монахинь.
Аделаида вошла на кухню и обнаружила келаршу, лежащую на скамейке возле печи, обхватившую голову руками.
– Что с вами? – испугалась Аделаида, бросившись к ней.
– Мигрень, похоже. На столе еда, отнеси гостю. И попроси настоятельницу прийти ко мне, я сама никак не смогу, – тихо произнесла келарша.
– Хорошо, я передам.
Аделаида взяла со стола горшочек с горячим ужином и пошла в столовую.
Гости в их монастыре бывали крайне редко. Простолюдинам вход был крайне запрещён, ведь монахини должны быть ограждены от внешнего порочного мира и общества. Но богатым и знатным особам, удивительным образом оказавшимся в этой глуши, делали исключение из правил. За кров и сытный обед они зачастую оказывали необходимую помощь монастырю. И сейчас, очевидно, ужин ждёт щедрый аристократ или доблестный рыцарь Его Величества.
Аделаида зашла в столовую. Гость сидел к ней спиной. Настоятельница, увидев монахиню, жестом приказала ей поставить блюдо и молча уйти, как и положено любой женщине её статуса. Но Аделаида должна была передать просьбу, потому она поставила горшочек рядом с гостем и негромко сказала:
– Миссис, вас ждёт келарша. Она плохо себя чувствует.
Настоятельница сердито глянула на Аделаиду, но добродушным голосом ответила:
– Спасибо, Ада. Я пойду к ней. Присядь, скрась одиночество нашего гостя до моего возращения, милорда Лайона Николсона.
Аделаиде показалось, что это имя ей знакомо, но она сразу откинула эту мысль как невозможную.
Имя Ада Аделаида получила попав в монастырь. Нельзя сказать, что она смирилась с этим, но смена имени была необходима, поскольку символизирует новое рождение человека в духовной жизни.
Настоятельница вышла, и Аделаида встала возле её стула, не решаясь сесть за стол и не поднимая глаз на гостя.
– Садитесь, пожалуйста, Ада, – донёсся до неё приятный голос, – вы не против, если я буду называть вас по имени?
– Благодарю, – ответила она и села за предложенный стул, – как вам угодно.
– У вас очень уютно. Я со своим полком несколько недель в пути и этот монастырь первое, где мы смогли найти удобный ночлег. Мои люди расположились немного поодаль.
Аделаида впервые подняла на гостя глаза. И в этот момент она забыла о своих обязанностях и своём долге.
Никогда прежде она не встречала такого красивого мужчину. Тёмные густые волосы, яркие зелёные глаза, пронзившие её своим светом, красивая линия губ, слегка смуглая кожа. Он, казалась, вдвое больше неё: широкие плечи, могучие руки, сильная грудь.
Заметив, что Аделаида подняла на него взгляд, Лайон улыбнулся, и она быстро отвела глаза – если настоятельница увидит её заворожённый взгляд, нагрузит её работой так, что не останется времени даже на сон. Когда в монастыре останавливаются гости, настоятельница зорко следит за каждой монахиней, оберегая их невинность.
– Если я не ошибаюсь, замок древний? – спросил Лайон. – Этот камень, планировка… Когда его построили?
– В 1312 году. Раньше монастырь был общий, для мужчин и женщин, но в 1401 году мужчины, а их было немного, заболели неизвестной болезнью, которая не передалась женщинам. Они умерли, и епископ решил отдать монастырь монахиням.
– А библиотека у вас есть?
– Да, но в ней хранятся лишь религиозные рукописи. Как вам ужин?
– Очень вкусно, – улыбнулся Лайон.
Аделаида не смогла удержаться и улыбнулась ему в ответ. Какое-то время они не отводили друг от друга глаз, изучающе, со вниманием и интересом рассматривая друг друга.
Лайон смотрел на неё и не мог понять, как такой красоты девушка могла надеть монашеские платья. Он не видел в её глазах того возвышенного света, который озарял глаза других монахинь. По выражению лица Аделаиды нельзя было сказать, что она отказалась от всех земных радостей. И Лайону было интересно, что тогда, если не религиозность, подтолкнуло её уйти в монастырь?
– Милорд, скажите, правда ли то, что монастыри обкрадывают и закрывают по приказу Его Величества?
– Да, Ада, к сожалению, это так. А тех, кто оказывает сопротивление и отказывается признать Генриха главой церкви, преследует казнь. Церковь становится Английской епископальной.
– А в чём отличие от прежней?
– Произошёл разрыв с Римской католической церковью, отвергли власть Папы Римского, богослужения проводятся на английском языке.
Аделаида склонила плечи. Уже давно до них доходили слухи об этом, но она не желала верить, что это правда. Ей казалось, такого быть не может. Рим, Папа, католицизм ей представлялись чем-то вечным, нерушимым.
– Как такое могло произойти? – прошептала она.
– Из-за желания Генриха развестись с Екатериной Арагонской и жениться на Болейн.
– Я знаю эту историю, милорд. Просто не могу понять, ка Его Величество смог пойти на это.
– Вы расстроились? – заботливо спросил Лайон, взяв Аделаиду за руку. – Не беспокойтесь. Уверен, вам не причинят вред.
Неожиданно, в столовую вернулась настоятельница. Лицо её перекосилось от гнева, когда она увидела руку Аделаиды в ладонях Лайона. Заметив это, граф догадался, что Аделаиду будут ждать неприятности, и, обаятельно улыбнувшись настоятельнице, сказал:
– Боюсь, я расстроил Аду. Рассказал о церковной реформе и гонениях. Теперь не знаю, как её утешить.
